Агуня (СИ)

— Доброго времени суток, сударь. Позвольте представиться — Филипп. Фамильяр и личный секретарь Агу… кхм… леди Агапи, — изрёк зверёк и даже изобразил легкий поклон, склонив голову и шаркнув лапкой по лоскутному одеялу, покрывавшему тюфяк.

За стеклом зеркала кто-то ахнул, что-то булькнуло и упало.

— Что там? — шепотом спросила у кота.

— Ничего. Сначала у него глаза на лоб полезли, потом он покраснел, потом упал.

— Он жив? — испугалась я.

— Мне откуда знать?

— Ну вот. Хотела как лучше…

— А получилось как всегда, — резюмировал самозваный секретарь.

Аккуратно вытащила кристалл, тихонечко опустила опасное зеркало и медленно, чтобы не поцарапать, транспортировала комод в клеть. Там накрыла его половиком старым, сверху набросила кем-то забытый тулуп гигантских размеров и на него рядком уложила две пары стоптанных валенок. Вот так… от греха подальше. По-хорошему стоило бы вернуть подарок, но я не знала, как это сделать. Пусть постоит, позже разберусь.

Утром меня разбудили непонятные звуки, доносившиеся с улицы. Сунула ноги в валенки, с головой укуталась в шаль пуховую, изрядно поеденную молью, и пошла на крыльцо инспектировать свое небольшое хозяйство. Ночью ветер изменил направление, и воздух наполнился ароматным теплом, принесённым из далёких южных земель. Природа просыпалась на глазах. Снег оседал и скукоживался, на бугорках и солнечных местах обнажалась прошлогодняя жёлтая трава с редким подпушком свежей зелени. С крыш уже не капало, а текло. Ура! Перезимовали. Будут еще морозы и вьюги, но весна уже на пороге. Откуда-то из-за леса донеслись звуки охотничьих рогов и лай собак. Кто в такую пору охотиться надумал? У зверей гон, а некоторые уже и потомство ждут. Дурное задумали эти люди. Хотя кто знает, может за зиму припасы подъели и от голода в лес пошли. Настроение немного стухло, но, вспомнив, что сегодня на завтрак кофе, я резво похромала в дом.

— Давай ступу испытаем? — предложила коту. — Погода прекрасная. Полетаем, разомнёмся, осмотримся.

— Найдём приключение на хвост…

— Чего ты сердишься?

— Всё ночь не спал, думал, почему ты мужика из зеркала видеть не захотела?

— Филенька, я постоянно думаю об этом. Понимаешь, нет полной уверенности, что Френки сможет вернуть мою внешность. Значит, придётся мне жить такой, какая есть…

— Я тебя люблю не за внешность, — перебил меня фамильяр, запрыгнул на колени и потерся головой о мою щёку.

— Тоже тебя люблю, мой хороший, — нежно прижала к себе теплое тельце зверька, зарывшись пальцами в шелковистую шёрстку. — Но позволь я закончу. Так вот… Хочу, чтобы в памяти моих знакомых я осталась симпатичной юной девушкой, а не кошмаром из страшных снов. Будь моя воля, я бы и с дедом не встречалась, хоть и люблю его очень. Видел бы ты его глаза, когда он узнал меня. Столько в них было боли и жалости. Жить не хочется, когда так смотрят.

— Но от местных же ты не прячешься.

— Они принимают меня такой, какая я есть. Не думая: бедная, какая была хорошенькая, а теперь…

— Значит, не будешь с ним общаться?

— Не буду, лапушка. Напишу письмо с извинениями за случившееся. Спрошу, как можно подарок вернуть, и всё.

Гоняя гущу по дну изящной тонкостенной чашки, которую нашла в подарочной кофейной банке, задумалась о своём будущем. Отдохнуть от приключений, написать и самой иллюстрировать книгу по травоведению, забыть те эмоции, что погнали меня в поход, — прекрасный план. А что дальше? Тонкий слой кофейной взвеси стёк по донцу, образуя замысловатый узор, в центре которого чётко обозначился круг. Кольцо? Колесо? Змея, кусающая себя за хвост? Что бы ни было — это бесконечность. Бесконечность моих невзгод? Или приключений? Вот зачем я чашку смотрела?! Нет ничего глупее, чем стараться заглянуть в будущее.

Убрала со стола остатки завтрака и посуду, маленьким вихрем прогнала заклятие чистоты по горнице, выпустив его на улицу, и стала собираться в полёт. Но только открыла сундук, чтобы тёплые вещи достать, как за оградой послышался топот лошадиный, крики человеческие и в ворота кто-то забарабанил.

— Задушу Инка собственными руками, — пообещала коту. — Он мне сулил уединенную жизнь и спокойный размеренный быт, а тут что ни день — то гости. И все незваные, — хлопнула крышкой сундука так, что звякнули кованые ручки по бокам, и пошла на крыльцо.

За оградой толпились всадники. Почти все в богатых, облицованных парчой и подбитых мехами кафтанах, шапки тоже мехом оторочены, сапоги высокие расшиты узорами. Не простые люди ко мне заехали — бояре. Похоже, что-то случилось у них. Передний всадник держал кого-то на руках, прикрывая красным плащом, на котором темнело пятно. Кровь?

— Открывай, ведьма! У нас раненый, — крикнул тот, что стучал в ограду.

— Чем же я помочь могу, я же не целитель? Пущу вас, а вдруг умрет ваш товарищ в доме моём, так вы меня обвините.

— Не каркай, хрычовка! Делай, что велено! — продолжал надрываться служка.

Было видно, что он и одет поплоше, и мехов на нем поменьше, и оглядывается всё время на других.