Я выполнил все инструкции и уже через мгновение Люсиль принялась втирать в мою бороду какое-то сильно пахнущее вещество. По запаху оно напоминало то ли гуталин, то ли противоглистное лекарство для свиней. Энергично работая руками в перчатках, она пустилась в пространные рассказы о том, как поживают ее животные и как много они для нее значат. Деваться мне было некуда, я чувствовал себя, словно в кресле у дантиста, и в ответ издавал уханье, хмыканье и массу других звуков, не осмеливаясь раскрыть рот, дабы не наглотаться ядовитой субстанции.
Через несколько минут я уже стоял перед зеркалом, любуясь результатом труда своего персонального стилиста. Работа была проделана блистательно, хотя борода получилась более яркой, чем ожидалось. Она стала почти красной, в точности как форма футбольной команды Канзас-сити, но, присмотревшись, я признал — мой цвет лучше того, что носит джентльмен с этикетки «Джонни Уокер», вот только борода и волосы оказались разного оттенка.
— Прекрасно, Люсиль! — воскликнул я. — С такой бородой проиграть конкурс невозможно.
Получив бесценные инструкции, как надлежащим образом ухаживать за волосами, я, крадучись, выскользнул через заднюю дверь и вприпрыжку помчался к своему грузовику.
Ян и дети пришли в восторг от моей новой бороды, многие мои клиенты также благожелательно отзывались об ее уникальной форме и необычном цвете. Да и сам я с чувством законной гордости делал все от меня зависящее, чтобы сохранить ее красоту до субботнего праздника. Каждое утро я слегка проходился по бороде собачьим триммером, подравнивая торчащие волоски.
Наконец пробил час долгожданного конкурса. В помещении Арсенала национальной гвардии столпилось около пятисот небритых конкурсантов. Поздоровавшись друг с другом, они разошлись по углам и принялись внимательно изучать бороды соперников, стараясь разглядеть их со всех углов зрения. Время от времени мужчины подносили руки к лицу и любовно оглаживали собственные бороды.
В зале были представлены бороды на любой вкус, самых разных цветов и размеров — от окладистых «лопат» до эспаньолок. Я был поражен, каким знаменательным событием стал для нас этот конкурс. Борода приобрела значение некого символа, которым мы могли гордиться и благодаря которому ощущали себя единомышленниками. К сожалению, победить мог лишь один из нас, и, посмотрев на остальных, я пришел к выводу, что ни одна борода не могла сравниться с моей. Решительно, мне не нужно было опасаться конкурентов, я не сомневался, что именно мою фамилию назовут, когда настанет время вручить первый приз.
— Жюри, состоящее из дам выберет четырех финалистов, — объявил в микрофон представитель торговой палаты. — Каждому из вас выдадут листок бумаги с номером. Пожалуйста, прикрепите его к вашей рубашке. Посовещавшись, члены жюри назовут четыре номера. Тот, кто услышит свой номер, должен будет подойти к сцене.
Насколько я помню, мой номер был 220.
Участники двинулись по залу по часовой стрелке, с вызовом поглядывая друг на друга и красуясь перед публикой, которая принялась аплодировать, слышались возгласы одобрения, адресованные бородатым друзьям и родственникам. Судьи приступили к отбору. Я видел, как они указывают на избранников, задумчиво потирают ладонями подбородки и хватаются за щеки. Минут через пять женский голос сделал объявление.
— Принять решение было нелегко, — проворковала представительница жюри, — но мы достигли консенсуса. Просим выйти номера 86, 112, 220 и 390.
Раздался взрыв аплодисментов, и выкрики стали громче: «Ур-р-ра, папа, ур-р-ра!»
Внимательно посмотрев на трех своих конкурентов, я понял, кто будет победителем! Они не потрудились даже расчесать бороды и состричь торчащие волоски. Джек Барбер, телефонист, предъявил жюри безобразный веник с отчетливыми каплями горчицы в области подбородка. Я просто не мог не выиграть.
Зрители приветствовали финалистов вежливыми рукоплесканиями, но когда очередь дошла до меня, зал взорвался аплодисментами, свистом и выкриками. Я улыбнулся и помахал рукой, попутно размышляя, где лучше повесить награду — дома или в приемной клиники. Может быть, стоит передать свой трофей в дар округу, чтобы власти выставили его в зале суда?
Когда распорядителям удалось восстановить порядок, я заметил что к столу жюри целеустремленно пробирается пастор баптистской церкви и почуял неладное. Наклонившись к членам жюри, он что-то прошептал им, после чего они подняли головы, в упор посмотрели на меня, затем опять посовещались, и несколько человек отрицательно покачали головами. Я понял, что они в замешательстве и что это как-то связано с моей бородой. У меня родилось подозрение, что проблема имеет отношение к моему визиту в салон Люсиль.
— Прошу вашего внимания, — заявила, наконец, председатель жюри и поджала губы. — Внимание! К сожалению, вынуждена сообщить, номер 220 дисквалифицирован.
В зале раздался ропот недоумения, на его фоне были слышны отдельные выкрики одобрения от сторонников моих конкурентов. Мои же многочисленные поклонники бросились к судейскому столу с криками: «Почему?».