Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ)

«Я понял, – помолчал, даже в мыслях, водрузил на голову шлем. – Что было там? В моем переписанном свитке?»

«Зачем тебе знать это? Это не сбылось и никогда не сбудется. Эти строки стали другими. Нить спрялась иначе. Так, как ты захотел. Как мы захотели».

Припомнилось насчет нити, насчет всего меня, хотел было спросить, отходя подальше от дома дочерей Судьбы…

И тут в меня врезалась молния.

Вылетела из-за скалы и влепилась на полном ходу. Белая.

Даже если бы молния не воняла маковым настоем – ясно было, кто может на Олимпе случайно врезаться в невидимку.

– В Тартар загоню! – шикнул я, отдирая от себя братца Таната, а то уцепился, зараза, как Арес за юбку Афродиты.

– Хвала папеньке-Эребу! – не растерялся Гипнос и вцепился сильнее. – Владыка – да хоть за Тартар загоняй. Только от этих подальше…

– Где эта сволота?! – колыхнул рев чахлые деревца, выглядывающие из-за горных уступов. – Я его… его же кишками…

Арес не торопился подниматься по горной тропке и показываться из-за отрога скалы. Вместо этого там слышалась какая-то возня: бога войны удерживали в несколько рук. Успокаивающе ворковала Гестия, Гермес насмешливо доказывал, что нельзя Гипноса – кишками: за ним ведь и братик может явиться…

– Плевал я на его близнеца! – гаркнул Арес. – Да я этому…

Нефела на небе стыдливо спряталась за своими овцами. Да и сами овцы порозовели… от стыда, что ли?! Гипнос над ухом захрюкал от смеха.

– Вот бы Чернокрыл послушал, что о нем на Олимпе думают, – потом подумал и добавил: – А вообще, от истины недалеко.

– Пустите, кому сказал! – заревел Арес, кто-то взвизгнул, и бог войны выпрыгнул на дорогу: в заляпанном какой-то требухой хитоне, волосы – торчком, в руках копье, в глазах – сплошное море бешенства. – Где он?!

За уступом возились, охали, но не отвечали.

Потом показалась голова Гермеса.

– А может, к Мойрам решил заскочить? – предположил Психопомп. – По делам каким-нибудь… не каждый день родного брата гробишь. А ты за ним… туда?

Арес рыкнул что-то невнятное. Тяжело дыша, смотрел на серый дом, притулившийся выше дворцов. Грудь под кожаным панцирем ходила ходуном, бугрились мышцы на медных от загара икрах, но с места бог войны не двигался. Только сплюнул, свирепо поглядывая на жилище Мойр. Блеснул глазами, грохнул копьем о дорожку, покрутился и зашагал обратно.

За уступом его встретил хор облегченных голосов. Прозвучало что-то вроде «Ничего с Афродитой не случится, отмоют». Недовольное ворчание Ареса. Насмешливый голос Афины: «Вот ты где, братец! Выглядишь под стать себе. Что это, кишки?» И – опять: «Поймаю эту сволоту белокрылую – такое…!»

Я стряхнул с себя Гипноса. Подошел к уступу, заглянул.

По белой дороге ко дворцу Зевса направлялась изрядная компания. Арес размахивал руками и копьем. Гестия и Гермес нежно придерживали Ареса, Афина неспешно ступала за несколько шагов – будто педагогос детей в гимназию провожает.

Свита в два-три десятка мелких божков растянулась еще шагов на полсотни, все – взбудораженные, машут руками: «Так ведь Мом!» – «Громовержец в гневе будет!» – «Да как так могло быть-то!» – «О, бедная Афродита…» – «Да ну, кто этих подземных знает?»

– К Зевсу жаловаться побежали, – буркнул Гипнос, посматривая на дорогу прямо сквозь меня. – Эх, надо было в них сразу чашей пулять. Особенно в Ареса. Хотя этот, когда взбесится, его ничего не берет… Владыка, может, я полечу уже? А то дела, дела… сон вот послеобеденный навевать нужно. Да и… матери доложить, раз такое дело.

Я вздохнул. Снял шлем. Присел на выветренный, холодный камень, снизу вверх глядя на растрепанного близнеца смерти.

– Рассказывай, что наворотил.

– Да так… по-царски, можно сказать, - ответил Гипнос и вдруг дико хихикнул. Руки у него дрожали. – Интересно, а с Чернокрылом такое пройдет? Или с ним не на Афродиту спорить надо…

– По порядку рассказывай.

– Да рассказывать как-то и нечего. У меня тут, видишь ли, брат лопнул. Вот и думаю, как такое дело аэдам скормить, чтобы еще и мое имя не помянули. То есть, его у нас любили ненамного больше, чем Чернокрыла, только мать меня все-таки прибьет… Главное, и Гермес ведь собирать отказался! А как там Мойры?

Паутина в сером доме заколебалась, затрепетала. Задзынькала прерванная пряжа.

Сандалия у входа безмятежно раскачивалась на ветерке – еще столетие качаться будет, пока вконец не истлеет.

– Что ты сотворил с Момом?

– Да почти и ничего, Владыка! Подвернулся он мне тут не по делу… в подпитии. Я еще обрадовался: думаю, вот, хорошо, с братцем быстрее всех на себя отвлечем. А он подвигами своими стал хвалиться – что опять кому-то нагадил. Потом разошелся, начал в грудь стучать, что он, мол, в ком угодно недостатки выищет. Главное, и к чему сказано было – непонятно!

Ну да, ну да, непонятно. Все-таки Гипнос хоть и брат Аты, а врать не умеет начисто. Глаза честные вылупит… а из глаз – истина: это я братца к такому заявлению и подвел. А потом еще с ним и поспорил.

Сегодня что-то все не в меру азартны.

– Поспорили?