Жидкий лед ползет от волос к закрытым глазам, запрокинутому подбородку, когтями страсти проходит по груди, рушится на ноги. Холод внешний вымывает холод внутренний, и на миг убирается с плеч вездесущий Тартар – не от боязни холода, от неожиданности. Запах судов: вонь тлена и мук, сладковатый душок забвения и безукоризненная свежесть полей Элизиума – уносится с потоком вдаль, протискиваясь сквозь камень. Мне все больше нужен лед, чтобы хоть что-то ощущать, потому что огонь на меня не действует еще с войны, а так – совсем без ничего, как-то неудобно…
Усталость воды родника не уносят – не умеют.
Когда я завернулся в невесть кем подсунутую мягкую ткань и направился к спальне, продолжение дня ждало в соседней комнате. Двенадцать продолжений. Почему-то блондинки с прозрачно-бледными лицами и печальными, коровьими фиалковыми глазами – которые, впрочем, старательно опускаются в пол. А то еще ненароком узреешь ужас во плоти, капающий водой с волос.
Где только в подземном мире набирают…?! И ведь каждый раз разные, меняются в зависимости от вкусов распорядителей. Были девочки-подростки, пышки были, гибкие распутницы облизывались… Всё лучше, чем вкусы Эвклея, потому что в телесах его избранниц я рисковал утонуть надежнее, чем в водах Стикса.
Махнул рукой, проходя мимо, – не сегодня. Вошел в одну из своих спален – не роскошно убранный талам, а обыкновенную комнату с обыкновенным, хоть и широким, и удобным ложем.
На золоченый столик чья-то сердобольная душа рядом с нектаром и амброзией приткнула блюдо с фруктами: поверх яблок и персиков гордо возлежал крупный гранат. Памятью то ли о последнем бое, то ли о Коркире… а, какая разница.
«
Я отложил гранат.
«Оставим мечтания пьяным аэдам. Жребий взят. Я не отступлюсь даже в мыслях».
И – в постель, лицом в мгновенно согревшуюся ткань. Ждать, когда придет привычное – пропасть за железными дверями, рушащиеся опоры, вздымающиеся руки.
Эй, где ж вы там, верные спутники, с прошлой ночи не видались!
А вместо этого робким гостем приходит сон…
Шелестит в темноте, обдавая запахом моря, обволакивает, гладит теплыми ладошками, окунает в сладкую истому, в памятный шепот:
Как там его, этого сына Гипноса, который по ложным снам? Онир?
Вот и будет, на ком еще раз проверить Темные Области и пытки…
За такие-то сны.
Завтра.
Если, конечно, сумею перебороть себя и проснуться.
Левка дула губы, рассматривая тяжелые серебристые пряди на своей ладони. Попробовала закрутить их узлом и уложить – опять рассыпались, прикрывая белые оголенные плечи.
Еще попытка – и волосы серебристыми струями опять растекаются по плечам.
С манерой Харона спрашивать я уже успел познакомиться.
Она соскользнула на пол и принялась перетряхивать складки хитона.
Смешок серебряной зарницей прорвал полумрак спальни. Левка торжественно повертела в пальцах найденную заколку и попыталась упорядочить волосы с ее помощью. Но волосам больше нравилось служить ее телу живым пеплосом.
Она оставила заколку валяться на полу, встряхнула волосами и уселась на ложе рядом со мной, счастливо улыбаясь:
Я досадливо отмахнулся. Моим царством мне мешает управлять мое царство, Тартар, Эвклей… проще сказать, кто не мешает.
Значит, она и впрямь собралась здесь задержаться, а не явилась меня навестить.
Она тронула мой лоб прохладными пальцами – будто проверяла, есть ли жар.
«Жить. С тобой. Помнишь – я говорила тебе, что я могу быть хорошей любовницей?»
«Жить – здесь?»