Читаем Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) полностью

Отражение в черной воде приграничного озера хмурится и воровски отводит взгляд – нет, просто колыхнул волны ветер. Так я делал только в первый век, когда пытался запретить себе возвращаться к тому мигу – и возвращался, и знал, что буду возвращаться вновь. Я возвращался и упорно пытался, словно стирая пятно грязи с драгоценного камня, удалить из этого мига то, что казалось неловким, невозможным, недостойным…

Себя самого.

«Нет, это не я», – качает головой отражение в привычной попытке самообмана…

Не Аид Безжалостный. Не Владыка подземного мира, имя которого произносят шепотом и с оглядкой, не тот, кого поминают, когда нужно проклясть врага. Не Щедрый Дарами, не щит Тартара, не Правящий Золотыми Вожжами, не Запирающий Двери, не…

Уймись, отражение. Я говорю тебе: все закончилось. Можешь смотреть со мной туда, можешь, наконец, дорожить этим мгновением без опаски.

Слышит меня тот, который в черных водах, или нет? Верно, он занят, вспоминая что-то, отчего смягчается резкость черт и немного – от неизбывной тьмы до угля – светлеют глаза, и губы трогает намек на улыбку. Сидит напротив меня на берегу озера – внезапно помолодевший, словно на миг выступивший из тени, словно поймавший луч из тьмы – и заглядывает вглубь себя так, будто там – самое драгоценное…

Он?

Я?!

Нет, это не я.

Не Аид Безжалостный. Не Владыка подземного мира, имя которого произносят шепотом и с оглядкой. Не тот, кого поминают, когда нужно проклясть врага. Не Щедрый Дарами, не щит Тартара, не Правящий Золотыми Вожжами, не Запирающий Двери, не…

Бог?

Бог повелевает, я же…

Прикажу ногам – они не двинутся: вросли в землю. Не поднимется рука: висят плетью.

И глаза отказываются моргать: они не видят больше мира.

Нет больше мира.

Есть она, танцующая на зеленой лужайке.

Есть я, оглохший, ослепший, как в день, когда впервые полоснуло по глазам непривычным светом. Онемевший и забывший дышать: зачем тратить принадлежащий ей воздух? В один миг лишившийся всего, чего добивался – веками, за что боролся – веками…

Я невидим – хтоний на голове – и меня точно нет больше.

И у меня больше ничего нет. Потому что у меня нет ее.

Ветви лавра, из зарослей которого я смотрю, касаются рук – будто хотят утешить, плеч – словно стремятся удержать от непоправимого. Я знаю твою историю, лавр, она печальна, я понимаю, что ты хочешь помочь…

Но непоправимое свершилось. Я гляжу на дочь Деметры – Деметры! – и чувствую, как золотая стрела, которую никто не спустил с тетивы, которая осталась в саду на Олимпе – как она не спеша отравляет своим ядом все мое существо, и меня больше нет.

Есть – ее взлетающие в воздух в танце кудри, сияющие медью. Зелень взгляда, которым она ласкает пышные травы – кажется, они все-таки менее зеленые, чем ее глаза. Звуки ее смеха: она хохочет, одергивая короткий хитон, когда удается подкрасться к задремавшей подружке-нимфе и удачно набросить той на голову покрывало.

Ее танец, каждое движение которого втискивает золотую стрелу глубже в мое сердце, хотя я и так никогда не смогу ее выдернуть.

Улыбка, из-за которой Гелиос-Солнце держится подальше от этой поляны: ему с его колесницей нечего противопоставить…

Тайна, которая – в каждом движении ее танца, которая обступает со всех сторон, стучится в виски, к которой я подошел слишком близко: протянуть руку, коснуться – и разгадаешь… Это что-то такое простое, вроде песни о том, чтобы стоять и смотреть на нее, забыв обо всем остальном, потому что ее танец, смех, волосы – это важнее… важнее… чего?

Ответ был на подступах, я чувствовал его кожей, ощущая себя легко, как никогда, испытывая почти свободу от всего наносного, каких-то мелочей, которые я придумал сам для себя…

Потом на солнечную полянку пала тень – облачко набежало на Гелиосову колесницу, и в ушах отдался далекий торжествующий рык: «Бежишь!»

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже