Айдахо

Но как только подошла Дженни, Джейкоб выпрямился и принял независимый вид. На ней были джинсы и куртка, руки в карманах. Она слегка наклонила голову, и распущенные волосы спадали ей на плечи.

– Я подумала, может, захочешь с ней повидаться, – сказала она.

– Ты пришла ее вернуть? – выпалил Джейкоб, взяв на себя роль посредника.

– Я просто приехала домой на выходные.

Уэйд ничего не отвечал, только говорил «привет-привет», обращаясь к собаке. Он не знал, как себя вести, а потому повторял это снова и снова, будто не замечая, что Дженни стоит рядом и ждет ответа.

– А это твой юный помощник? – спросила Дженни, кивнув в сторону Джейкоба, который поморщился от досады.

Уэйд поднялся на ноги, и теперь собака все норовила поставить на него лапы.

– Ты когда-нибудь слыхала о Галапагосах? – спросил он. Дженни растерянно рассмеялась. – Перед тобой эксперт. Расскажи ей.

– Да мы просто в школе проходили, – пробормотал Джейкоб.

– Это там, где черепахи, верно? – ободряюще сказала она.

Джейкоб хмыкнул.

– Ну, там вообще-то не только черепахи.

– А что еще? – Она старалась как могла. Но Джейкоб только больше ее ненавидел.

– Собак нет, если тебя это интересует.

Гнев Джейкоба так растрогал Уэйда, так удивил, что он не выдержал и рассмеялся. Джейкоба же удивил его смех, он решил – Уэйд увидел это в обиженном детском лице, – что смеются над ним. Мальчик посмотрел на Уэйда, потом на Дженни, весь такой сердитый и расстроенный. В глазах у него заблестели слезы. Уэйд протянул было к нему руку, хотел извиниться, но тут Джейкоб изо всех сил его толкнул. За что? За то, что предал его и собаку, за то, что не устоял перед женщиной, заявившейся к ним на поле. Толчок вышел не таким уж сильным, и Уэйд, скорее даже от неожиданности, шагнул назад. А Джейкоб побежал по пригорку к дороге, где как раз проезжал на пикапе его отец.

Уэйд опустил взгляд и увидел свои ботинки, а рядом – туфли Дженни. И только тогда заметил, что нечаянно сделал шаг ей навстречу. Он поднял взгляд и увидел ее перед собой. С грустной улыбкой она смотрела на дорогу, вслед бегущему ребенку. Затем, с той же улыбкой, но только без грусти, посмотрела на Уэйда.

1995

В доме у подножия горы Лёй Уильям и Бет сидели в обнимку на краешке кровати в вечернем полумраке.

– Надо было нам… – раздался ее голос и оборвался.

Она долго молчала, и он тоже. Наконец она спросила:

– Можно я скажу это? Пожалуйста.

Но Уильям, прижимая к себе Бет, на самом деле зажимал внутри нее несказанные слова. С тех пор как напротив их дома остановился пикап, прошло два дня, и своим объятием Уильям пытался сказать ей, что два дня – это слишком короткий срок.

Не говори ничего, пожалуйста… Он крепко прижимал ее к себе.

На нем была та же рубашка, в которой он подхватил под руки мужчину. Прямо там, у палисадника, который Уильям чуть раньше в приступе вредности объявил «загубленным», потому что из-за своей тяги к симметрии жена искоренила в нем всю природу (хотя в этом же и есть смысл палисадников, разве нет? природа?), – прямо там, под болтовню радиоведущих, доносившуюся с заднего двора, где жена белила комод, и состоялась беседа Уильяма с тем мужчиной. Незнакомцем.

Уэйд произнес свои страшные слова дважды. И повторял бы снова и снова, если бы Уильям не сказал ему, что все понял.

Уэйд – так звали того мужчину.

Бет, услышь она Уэйда, наверное, посчитала бы его черствым, – простая констатация фактов, громко, но без криков.

Без дрожи в голосе.

Она бы это подметила. Она бы решила, что его страдания недотягивают до ее стандартов. Ей не хватает дрожи? Так вот она, бежит по Уильямову телу, пока он прижимает ее к себе на краешке кровати. Уильям не сомневался: жена просила разрешения перечислить все, что они… нет, все, что он сделал не так, когда те несчастные люди обратились к ним за помощью. У нее на лице было написано. В ее голосе звучала та же уверенность, с какой сорок лет назад она объявила, что не хочет детей. Почему? Потому что увидела, как он орет на двух малышей, как завелся на пустом месте. Сорок лет назад. Он это не специально, так само вышло, но в глазах его молодой жены эта сцена наглядно показывала, из какого он теста.

Крепко-крепко прижимал он ее к себе.

Моя жена убила нашу дочку, они в машине. Наша старшая дочь напугана. Мне нужно к ней.

Именно из-за полного отсутствия неоднозначности Уильям и впал в ступор. В этих фразах ему было не развернуться. Он стушевался при одном взгляде на лицо Уэйда, не позволявшего векам сомкнуться и слезам пролиться, пока дело не будет сделано, а для этого надо было, чтобы Уильям его понял, – и тот понял, но его так поразило это сосредоточенное лицо, что он не мог вымолвить ни слова.

И Уэйд начал сначала:

– Моя жена убила нашу дочку.

Тут Уильям наконец обрел дар речи. Слишком, слишком поздно, его первый прокол. Когда он вспоминал об этом теперь, сидя в обнимку с женой, – вспоминал, как долго не мог найти слов, – ему было стыдно.

– Я понял. Вы уже сказали.