Айдахо

Она все делает, как он сказал. Вытаскивает мертворожденного поросенка. Копытца мягкие и фиолетовые, как тюльпаны. Она тут же швыряет его подальше от себя. Теперь, когда проход свободен, на свет появляются еще четверо, у самых ее коленей, живые и невредимые.

Фермер поднимается на ноги.

– Ты спасла свинью и четырех поросят, – говорит он. – Вернее, даже восемь, ведь эти четверо могли остаться без матери, – кивает он в сторону детенышей, родившихся первыми.

Она очень рада, что спасла поросят, но кто бы мог подумать, что эта сцена так повлияет на Элизабет? Стоит им отойти в сторону, как она хлопает себя по бедрам и, глядя на Дженни сияющими, широко распахнутыми глазами, громко шепчет:

– Ты принимала роды у свиньи! – Затем, покосившись на вооруженную охрану, она собирается с духом и ставит на карту все. Она кричит: – Мы, блядь, принимали роды у свиньи! – Поймав на себе взгляд охранницы, она поспешно зажимает рот; выходку спускают ей с рук.

События того дня придали Элизабет сил. В последующие недели ее дважды наказали за болтовню на работе. Дженни снова мыла полы, с облегчением вернувшись к своему тихому, затворническому занятию, но Элизабет то и дело заговаривала об их приключении на ферме, словно теперь оно повторялось каждый день. Иногда она могла до поздней ночи трепаться о всяких пустяках, Дженни же говорила мало, она не знала, как разделить с Элизабет эту радость, не позволяла себе смеяться, но улыбаться позволяла – там, у себя внизу, в темноте.

Спустя пару недель Дженни приклеила на стену обрывок бумаги, так чтобы он закрыл собой подпись в углу рисунка. Там написано: «Мы принимали роды у свиньи».

2009

Вся дрожа, в кое-как застегнутой блузке, Энн ведет Уэйда вверх по крутой тропинке, усыпанной сосновыми иголками. Отодвинув занавеску в душе и увидев, что Уэйд пропал, она натянула блузку прямо на мокрое тело.

Посреди дороги Уэйд замирает. Останавливается. Хочет пойти дальше, но, запутавшись в ногах, спотыкается. Она его подхватывает.

– Поднимай ноги, Уэйд, – твердо говорит она.

– Я поднимаю.

– По очереди.

Слава богу, она его нашла. Выскочив из ванной, она остановилась на крыльце и огляделась по сторонам, и тут откуда-то неподалеку послышался его голос: «Кар! Кар!» Оказалось, он звал давно умершего ручного ворона, за которого переживал, полагая, что тот еще жив. Вдруг лесные птицы почуяли, что Кар одомашнился, сказал он, и прогнали его?

Но ворон похоронен где-то на выгоне вместе с другими животными, которых Уэйд когда-то любил. Кар умел подражать его голосу, выкрикивал имена его дочек шутливо-ворчливым тоном, будто отчитывая их за тайные помыслы. Уэйд сам рассказывал, когда-то давно. А еще он рассказывал, что после смерти Мэй и исчезновения Джун Кара пришлось пристрелить – уж слишком тяжко было слушать то, что помнил его голос. Образ Уэйда, который из нечеловеческих страданий пристрелил своего питомца, преследует Энн по сей день.

– Может, он так испугался, что и не откликнется, – говорит Уэйд. Он снова застывает на месте. У него на удивление бодрый вид, будто он точно знает, что ворон скоро найдется.

– Не останавливайся, родной. Мне холодно.

– Нельзя выходить на улицу с мокрой головой.

В свои пятьдесят пять Уэйд уже пережил отца на несколько месяцев, но именно в этот промежуток начал меняться физически. Теперь его глаза редко светятся былой умиротворенностью. Чаще всего их заволакивает водянистый страх или стеклянная мечтательность. Морщин у него нет, разве что вокруг глаз, но из-за какой-то тесноты лба и расслабленности рта он выглядит старше своих лет. Он начал шаркать ногами. Энн следит за ним, опасаясь, что он ускользнет незаметно, именно из-за таких мелочей. Ее предупреждали о том, что может случиться. Иногда Уэйд не контролирует глотательные мышцы. Забывает жевать, и кусочки пищи падают в легкие. Его уже один раз госпитализировали с пневмонией. Им еще повезло, многие пациенты с деменцией после нее не оправляются. Их убивают кусочки пищи. Теперь она измельчает для него всю еду в блендере, но уговорить Уэйда ее выпить утомительный труд.

Он снова зовет ворона.

– Не волочи ноги, Уэйд, – журит его Энн.

Она не переубеждает его насчет птицы, но и не притворяется, будто тоже ее ищет. Здорово, что ему захотелось погулять, что у него хорошее настроение. Такого давно не случалось. Обычно он целыми днями лежит в постели в обнимку с телевизором, который обязательно должен стоять на покрывале, чтобы до него всегда можно было дотянуться, даже когда он выключен. Во сне рука иногда соскальзывает с телевизора ему на грудь, и тогда он с криком просыпается.

Но сегодня такое ощущение, что они оба пробудились от дремы. Стоит ноябрь, погода ясная. Собаки нашли их на проселке и плетутся сзади, вороша листву своими настырными носами и гавкая на старые беличьи следы.

– Не хочешь прокатиться? – спрашивает Энн, когда они подходят к дому.

– Давай, – говорит он и с улыбкой берет ее за руку.

– Съездим на вершину. Может, кто-то еще работает на радиовышке.

– Хорошо.