Айгирская легенда

В постановлении ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы» («Правда», 6 мая 1979 г.) поставлена задача об эффективной пропаганде лучших достижений, передового опыта отдельных тружеников, целых коллективов, сказано, что необходимо убедительно раскрывать сущность советского образа жизни, достижения развитого социалистического общества. Что необходимо повышать ответственность руководящих кадров за воспитательные последствия хозяйственной деятельности. Говорится: «С задачами, которые партия ставит перед идейно-воспитательной работой, несовместимы встречающиеся еще боязнь открыто ставить на обсуждение актуальные вопросы нашей общественной жизни, тенденция сглаживать, обходить нерешенные проблемы, острые вопросы, замалчивать недостатки и трудности, существующие в реальной жизни. Такой подход, склонность к парадности не помогают делу, а лишь затрудняют решение наших общих задач. Там, где не в чести критика и самокритика, где недостает гласности в общественных делах, наносится ущерб активности масс. А ведь именно в активности масс — важный источник силы социалистического строя». Для нас, работников идеологического фронта, этот важнейший партийный документ — живой источник повышения качества работы, руководство к действию.

Читая постановление, я вспомнил о Зуеве и об одной записи в блокноте, на которую часто натыкался:

«Если писатель в силу разных обстоятельств — по своей воле или не по своей — смягчает силу слова, его карающего удара по безобразному, по безнравственному в жизни, значит, он бросает оружие и дезертирует с поля сражения, предавая правду, самого себя, уважение своего народа…» Резко, по-рабочему сказано, в стиле и духе Зуева. Именно от него я не раз слышал подобные слова. И удивлялся вначале неожиданному «сходству». А потом понял: тут все оправдано и логично. Слова эти, записанные мною в блокнот, принадлежат известному советскому писателю Юрию Бондареву. Он сказал их на пленуме правления Союза писателей РСФСР в декабре 1978 года, где обсуждался вопрос «Литература и жизнь в свете решений XXV съезда КПСС» [2]. Слова Ю. Бондарева не только для писателя, но и для каждого журналиста, рабселькора, мне кажется, должны стать творческой и гражданской заповедью.

А в те дни строителей волновала такая вот производственная ситуация. Нужно было срочно перебросить через Белую тяжелую технику. Временный мост еще не был смонтирован. Но паромная переправа работала. Главный инженер СМП-340 В.Ф. Черкасов узнал, что тоннаж и габариты машин не превышают норму. И дал команду направить технику к переправе. Но паромщики заупрямились. Не выдержит паром и все тут! Давай разрешение властей! Давай еще… что-нибудь. Разрешение было получено. Но не помогло… Что же вам надо, друзья? Ведь стройка не может ждать! На том берегу люди простаивают, неужели не понимаете? Те потребовали взамен стройматериалы, весьма дефицитные. По принципу: ты — мне, я — тебе. Черкасов возмутился! Торговаться? У вас тут что — барахолка или государственное предприятие? Те хладнокровно в ответ: дело хозяйское… Черкасов пригласил Зуева — пиши, Алексей Степанович, в газету, и поскорее! Надо проучить хапуг и делу важному помочь! Зуев тут же написал и послал материал в республиканскую газету. И вот досада, протянули с ответом, а потом на бланке отписка: недостаточно фактов! (?!) Бумажку эту Зуев Черкасову показал. Тот покачал головой. Вроде как осудил Зуева за то, что не смог добиться, а еще рабкором себя называет. Мы ехали тогда на автодрезине, самоходном вагончике «Матриссе». Временный мост был уже перекинут через Белую. Черкасов прочитал ответ редакции еще раз и сказал Зуеву, что все равно паром надо взять под контроль. Я спросил Черкасова: удалось ли тогда переправить технику? Нет, не удалось, сказал он. Завернул технику обратно в Карламан. Пришлось ждать мостовиков. Потом по железной дороге, на платформах, переправили. Вмешайся вовремя газета, какая польза была бы стройке!

Неудачу эту Зуев остро переживал. И все не мог понять — почему так получилось?

6

Как-то встречаю Зуева расстроенным. Не хочет со мной разговаривать. Сказал — иди в дом, будь хозяином, а сам ушел в сарай кормить «скотину»: кур, поросенка.

Пришел, разделся, умылся. Молчит. Лицо словно почернело. А глаза ввалились еще больше.

— Разговора у нас сегодня не получится! — сказал Зуев и включил электрический самовар.

Чай пили молча. Расшевелить его не удалось. Мучило его что-то. Достал банку с солеными грибами. Стал нахваливать жену. Грибы лучше вышли, чем в прошлом году. Молодец. И тут у него снова сорвалось — «Катька». Я заметил: как же так, раньше «срывалось» при хорошем настроении, как сам же объяснял, а теперь настроение мрачное, но все равно… Зуев неожиданно рассмеялся.

Виноватым себя почувствовал: видишь, говорит, как трудно перевоспитывать себя? Что въелось, то на всю жизнь! Катерина Павловна, говорит, у него «золото»! И рассказал Зуев о своем горе. Только что один из начальников пожал ему с благодарностью руку и сказал с довольной улыбкой: