Айгирская легенда

Когда бригада подходит к какому-нибудь большому объекту, то вроде праздник назревает в душе. Тут человек схож с растением, пробивающимся сквозь асфальт. Поддержать этот порыв к свету, к радости хоть небольшим митингом, добрым словом святое дело чуткого руководителя. Не грешно и оркестр вызвать по такому случаю. А почему бы и нет? Не заслужили люди? На БАМе именно так и отмечают преодоленные рубежи. Невнимание, душевная скудость расхолаживают человека. У одних в ответ та же плата. У других опускаются руки. И лишь немногие, стойкие труженики, проглотив «горькую пилюлю», не дают остыть сердечному великодушию и вдохновению в работе. В одном из Дворцов культуры города Уфы проводился вечер отдыха коллектива предприятия, возле входа висел огромный плакат: «Хорошее настроение — резерв пятилетки!» Таковы психологические узелки повышения производительности труда и эффективности производства. На сей счет есть две пословицы: «Откуда худо, туда и остуда» и «Хорошему делу — хорошая песня!» Две стороны одной медали. Не забываем ли мы иногда об этой поучительной диалектике древнейшей народной мудрости?

Внедрить бы широко и — прочно эти ПРАЗДНИКИ ДУШИ на всех больших и малых стройках, вообще в любом коллективе! Родилась бы новая вековечная традиция, независимая от случайностей, инициативы или забывчивости комсомольских работников, руководителей или указаний сверху. Для производства тут нашлась бы еще выгода: огорчения, связанные с простоями, инженерными неудачами, природными трудностями, воспринимались бы иначе. Люди жили бы стремлением активнее помочь стройке, чтобы быстрее преодолеть недостатки и ошибки как явление временное, преходящее, становились бы хозяевами стройки. Борьба с недостатками намного эффективнее, когда ведут ее, «неся в душе грядущий праздник», как сказала одна поэтесса, а не с испорченным настроением и равнодушием: не мое, мол, это дело, бороться. Пусть начальство ломает головы и борется. А у нас, мол, у рабочих, вместо праздника — поминки. По самим себе. По своему остывающему энтузиазму: эх, не дали от души поработать, просчиталась чья-то бюрократическая душа! Начальству же самому нужна поддержка рабочего класса, тех, кто по долгу и совести обязан участвовать в управлении всеми делами государства. Тут впору вмешаться Филимонову. Навести бы кинокамеру в эту сердцевину человеческого духа, наглядно показать всем— вот они, скрытые резервы! В какой-то степени этим и занимается штаб стройки, помогая одним, вовлекая в активность других.

Оператор вернулся от «сонного» моста в бригаду Залесского и продолжал снимать укладку, последние метры пути перед будущим долгим перерывом.

Я тоже не хотел упустить исторический момент и достал свой фотоаппарат. «Зенит-Е» позволял схватывать портреты крупным планом, и я ловил лицо Юлиана Ивановича, как только он поворачивался к солнцу. Позировать он отказался. Тихо, как бы мимоходом, сказал: некогда. А на самом деле из-за принципа, ему претит выделять себя. Что скажут его ребята, когда он начнет кривляться перед объективом? Снимать, так всю бригаду! Он руководил укладкой, не обращая на меня внимания. А когда я щелкал затвором, он морщился, кривил губы и уходил в другой конец площадки. Каким был в работе, таким и зафиксировала его пленка. Мягкое, добродушное лицо. Тяжелый подбородок, опалые щеки, широкий лоб. Дюжий человек, сильный. Густую шевелюру разворошил ветер. Ветер играет волосами, свивая их в чубчик и бросая на лоб.

Чем жила бригада? Ожиданием перемены. Придется сворачивать шмотки и айда назад, на станционные пути, на балластировку. Отдыхай, «серебряный» костыль! В таком «ожидании» можно стать злым, жестоким, несправедливым или просто равнодушным ко всему. Но не виделось тогда уныния или «остуды» в бригаде. Быстрый темп. Согласованность. Никто не стегал, а как настеганные. Может, потому, что сам бригадир спокойный. Ни в голосе, ни в интонациях, ни в движениях и жестах Юлиана Ивановича ничего резкого, срывающегося. Все обычно. Словно буднично. Это была глыба, нутро которой не колыхнули в отчаянии никакие ветра производственных неурядиц и оплошностей. Ничто не должно отражаться на деле, пока человек горит, разошелся в охотку. Спокойствием бригадира жила вся бригада. Хотя, у самого Юлиана Ивановича на душе кошки скребли. Я удивился, как же этот молчун руководит бригадой? Рабочие понимают его по взгляду, по движению рук, по кивку. И выполняют распоряжения быстро, с подчеркнутой, порой ребячливой, прыткостью: Юлиан Иванович сказал, Юлиан Иванович велел, Юлиан Иванович… А когда мысль его не могут поймать налету, промешкают секунду-другую, он сам бежит к месту «затора», берется за лом, гаечный ключ, и тогда любо-дорого поглядеть: развернет плечи, раззадорится, заиграет силушкой, только поспевай за ним. Все хорошие душевные чувства поднимаются, как на дрожжах. А где чувства, там и силы необъятные! Поднажмем, Юлиан Иванович, все вместе: раз, два — взяли!