Айла и счастливый финал

Там и правда омерзительно. Курта не заставишь убрать в комнате, нормально сложить вещи в рюкзак и привести себя в порядок.

Я внимательно рассматриваю свое отражение:

– Не знаю. Мы с Джошуа не обсуждали, чем будем заниматься сегодня, но мне показалось, что он захочет прогуляться.

Курт слезает с кровати и надевает толстовку.

– Это отстой, – заявляет он.

– Сам ты отстой, – огрызаюсь я.

– Я собираюсь принести тебе завтрак. Поэтому я не отстой, а красавчик, причем такой, что тебе и представить сложно, – совершенно серьезно возражает мне Курт.

Затем он выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Я жду, когда она снова откроется, но в кои-то веки этого не происходит. И в конце концов дожидаюсь, когда Курт пинает ее, чтобы она открылась. Мы смеемся.

– Вернусь минут через десять, – говорит он.

Каждое воскресенье мы покупаем в boulangerie[23] на соседней улице свежие багеты. Я вынимаю из ящика банку с нутеллой, нож и две антикварные чашки, а затем включаю электрический чайник. В каждую чашку высыпаю полную ложку растворимого горького кофе любимой Куртом американской марки, а затем возвращаюсь к зеркалу. Мой нос напоминает маленький баклажан. Даже под толстым слоем тонального крема синяк будет заметен еще как минимум неделю.

К приходу Курта чайник закипает. Все, как всегда, спланировано до минуты. Когда мой лучший друг наливает воду в чашки, в дверь дважды стучат. В моей крови бушует адреналин.

Этот тихий звук действует на меня сильнее, чем литры кофе.

Курт тем временем растерянно смотрит на меня, словно говоря: «Я уже здесь, и кто тогда там?»

– Я мог бы сам войти, – раздается из-за двери веселый голос Джошуа. – Но не стану, потому что это было бы грубо. А еще ты, наверное, одеваешься, и…

– Она одета, – кричит в ответ Курт. – Входи.

Я распахиваю дверь, пока Джош не напридумывал себе ничего лишнего.

– Привет, – здоровается он, а потом повисает неловкая пауза. – Я так понимаю, ты перестала ее подпирать?

Я в буквальном смысле хлопаю себя по лбу:

– Мы забыли! Поверить не могу, что мы забыли!

Курт ногой подталкивает мне учебник по физике, и я засовываю его под дверь.

– Нейта не было прошлым вечером, – говорит Курт, – поэтому я остался.

Джош заходит в комнату и сразу же скрещивает руки на груди, словно ему не по себе.

– Ты спал здесь? – напряженно спрашивает он Курта.

– Да. – Все-таки мой друг очень бесхитростный парень.

Я мрачно улыбаюсь:

– Знаю, то, что я сейчас скажу, прозвучит жалко, но это действительно не то, что ты думаешь.

– Да, я знаю. – Джош расцепляет руки, мотает головой, словно отгоняя от себя какие-то мысли, затем опять складывает руки на груди, осознает всю нелепость этого жеста и быстро прячет руки в карманы. – Мне стоило позвонить. Я думал, ты захочешь позавтракать. Вернее, пообедать. Короче, поесть. Я вернусь…

– Нет! – восклицаю я. – Присоединяйся. У нас есть хлеб и ужасный кофе. Ну? Что скажешь?

– Звучит заманчиво, – хмыкает Джош.

– Ну же… оставайся. – Я мягко, чуть заискивающе улыбаюсь.

– Хорошо, но только из жалости к тебе. – Джош наконец улыбается. – Выглядишь ты так, будто тебя побил злобный гангстер.

– Поразительно, на что способен один худощавый парень, – подкалываю я любимого.

Курт настороженно смотрит на нас, сидя на кровати, будто наткнулся на пару диких животных, резвящихся в лесу.

– Мне жаль. – Плечи Джошуа поникают. – Тебе больно?

– Прекрати все время извиняться! – Моя улыбка становится шире, когда я кладу ложку кофе в кружку с Октоберфеста. – Извини, у меня всего две чашки.

Джошуа садится на стул.

– Это ты прекрати извиняться, – говорит он, неотрывно следя за моими движениями.

Я наливаю в кружку горячей воды и передаю ее Джошу. Он одаривает меня улыбкой.

Я сажусь возле Курта и передаю половину своего багета Джошуа, но он отмахивается. Я настаиваю, и он наконец-то сдается. Когда все приготовления к завтраку завершены, повисает неловкая тишина.

Я расслабляюсь только тогда, когда Джош поворачивается к Курту и первым начинает разговор:

– Знаешь, есть одна вещь, которая меня давно интересует. Я как-то видел твое имя в списке, вывешенном у кабинета директора. Твое полное имя.

– Я родился через несколько дней после смерти Курта Кобейна. – Курт тяжело вздыхает. – Мои родители с ним дружили, поэтому назвали меня в его честь.

– Они с ним дружили? – Джош замирает, нож с нутеллой зависает в воздухе.

– Мой папа – Скотт Бейкон. Он был соло-гитаристом в группе «Dreck».

– В гранж-группе ранних девяностых, – поясняю я. – Их песня «No One Saw Me» стала хитом.

– Да… – Джош трясет головой. – Да, я знаю эту группу.

– После выхода этой песни отец проснулся богатым и знаменитым, и на него обратила внимание моя мама. Она работала моделью здесь, в Париже, – буднично произносит Курт.