Айн Рэнд

Неудивительно, что первый беллетристический текст начинающей писательницы был самым автобиографическим в ее творчестве. Примеров, когда содержанием первого творения молодого автора становится собственная биография, предостаточно. Но как минимум три вещи заставляют нас обстоятельно поговорить о первом романе Айн Рэнд. Во-первых, это был ее первый опыт не просто художественного обобщения пережитого, но и фиксации начальных понятий ее будущей философской концепции. Во-вторых, это роман о России начала 1920-х годов, тогда как последующие художественные произведения Айн Рэнд были основаны на американском материале. Наконец, мир, описанный в романе, содержит красноречивые аллюзии к петроградскому и крымскому периоду жизни семьи Розенбаум, давшему будущей писательнице первый опыт осмысления большевизма, легший в основу ее будущей философской доктрины.

Этот роман может обратить на себя внимание читателя уже тем, что тридцатилетний автор Айн Рэнд берется по горячим следам художественно осмыслить сложнейшие идеологические проблемы кардинального переустройства государства, коренной ломки прежних социальных отношений. Такие актуальность и новизна темы, свежесть материала сопоставимы, пожалуй, только с шолоховским «Тихим Доном» или с «Собачьим сердцем» Булгакова. Об установлении большевистской власти в Петрограде, бегстве на Юг не принявших ее, окончательной победе Советов писательница рассказала, основываясь не на оценках эпохальных событий историками, а на непосредственном, живом личном опыте.

Чем еще уникален роман? Ему практически нет аналогов. «Мы живые» без прикрас, в мельчайших деталях описывает повседневную жизнь Страны Советов начала 1920-х годов: голод, холод, грязь, унижения, хамство, отчаяние, репрессии… Те, кто остался в СССР, по понятным причинам не могли написать и уж тем более опубликовать такое произведение. Те же, кто, как Владимир Набоков, покинул Россию во время Гражданской войны, имели очень приблизительное представление о том, что происходит в отчизне. А таких, как Алиса Розенбаум, – сумевших уехать из СССР и обладавших талантом, чтобы описать советскую повседневную жизнь, – пожалуй, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Легенда гласит, что создание романа было выполнением обещания, данного Алисой перед отъездом из Ленинграда. Якобы на прощальном вечере, устроенном ее родителями в конце 1925 года, был один малознакомый гость, который, понимая, что Алиса уезжает навсегда, попросил ее рассказать миру, что «Россия – это огромное кладбище» и что «мы умираем здесь». Расчувствовавшись, она поклялась, что сделает это. Быть может, отсюда и название романа – попытка доказать, что в СССР еще есть ЖИВЫЕ люди, не желающие мириться с атмосферой тоталитарного государства.

Молодая беллетристка поднимает в романе проблему отношений человека и государства, которую так ярко обозначил Пушкин в «Медном всаднике», но делает это не в связи с природным катаклизмом в «Петра творенье» и сумасшествием «бедного Евгения», а на материале планетарной человеческой стихии и умопомрачения целой нации на примере истории своего родного Петербурга – Петрограда – Ленинграда, где, по Евгению Замятину, «кругом Васильевского острова далеким морем лежал мир: там была война, потом революция». Можно продолжить: и снова война – Гражданская. Вряд ли Айн Рэнд, начинающая американская писательница с произведением о России, думала, что уже этим роман может быть включен в понятие «петербургский текст», введенное лингвистом В. Н. Топоровым. «Мы живые» не просто вписывается в совокупный текст русских писателей, начало которого положено пушкинским «Медным всадником», а сердцевину составили «Преступление и наказание», «Идиот» и «Подросток» Достоевского. Согласно Топорову, среди создателей «петербургского текста» практически нет писателей-петербуржцев, поскольку они не имеют хорошо знакомого объекта для сопоставления. Но Айн Рэнд – как раз уроженка Петербурга. Не случайно ее земляк Замятин не видел перспективы для настоящей новой литературы в Советской России, пока писатели не излечатся «от какого-то нового католицизма», который опасается всякого «еретического слова».

Своим романом Айн Рэнд продолжает печальную традицию отрицательного отношения к городу, ругая и обличая его. Словно иллюстрируя мысль Топорова о наполнении «петербургского текста» произведениями других видов искусств, у Айн Рэнд истинный дух города выражают четыре черные статуи, украшающие Аничков мост: дуэты покоренной лошади и мужчины, идущего «прямо в неизвестное будущее»[344]. Какую удивительную символику она здесь увидела!