Айн Рэнд. Эгоизм для победителей

Если коллеги Рэнд во многом и прибегали к аргументации из XIX в., примечательным было то, как они осторожничали с теорией эволюции, игравшей главную роль в философии Спенсера и Самнера. Многие представители раннего поколения сторонников капитализма основывали свою аргументацию главным образом на эволюционной дисциплине и соответствующей идее о том, что природные законы работали и в человеческом обществе. Из этого они делали вывод, что вмешательство правительства в экономику было обречено на провал. Некоторые из аргументов, по сути, были схожи с дарвинистской позицией в отношении социума, то есть с тем, что правительственная поддержка бедных может помешать эволюции видов[163].

Пережитки такого научного подхода оставались и в 1940 г. Разъезжая с агитационным туром по стране, Ченнинг Поллок критиковал новые социальные программы «Нового курса» почти что по старой схеме, заявляя, что «мы не можем позволить себе выстраивать социальный порядок слабейших, при помощи слабейших и для слабейших»[164]. Рут Александер в письме Рэнд в шутку назвала себя «плохой сестрой по джунглям, которая верит в концепцию «выживает сильнейший». Интерес Нока к псевдонаучности, например к теории архитектора Ральфа Адамса Крама о том, что большинство людей «физически» людьми не являются, также намекал на след, оставленный прошлым. Рэнд разделяла элитистскую жеманность Крама, отголоски увлечения философией Ницше. В записке о «Мы, живые» 1932 г. она отметила: «Я много думаю о людях. Нет, не обо всех, только о тех, кто достоин своего имени». Но теперь мнение Рэнд начало меняться. Кампания показала, как более широкая аудитория на самом деле может воспринимать её идеи, и благодаря Ноку с его партнёрами Рэнд поняла, как либертарианское превосходство может незаметно перейти в деструктивный пессимизм.

Как оказалось, единственным человеком, не разочаровавшим Рэнд, был тот, кто даже не вступил в организацию: Изабель Патерсон, известная колумнистка New York Herald Tribune. Рэнд прислала Патерсон приглашение на очередное собрание, после чего ненадолго заехала к ней в офис. Они поговорили по душам, и Патерсон объяснила, что такова её позиция – не вступать в какие-либо организации. Рэнд удивилась, когда спустя несколько недель Патерсон нашла её номер телефона и позвонила, спросив, могут ли они встретиться снова. Она была старше Рэнд больше чем на 20 лет, разведена, без детей и обладала внушительной репутацией. Она с успехом выпустила несколько романов, но настоящее влияние исходило из её еженедельной колонки «По очереди с книжным червём». Патерсон писала свои статьи в лёгком, разговорном стиле и сочетала в них рецензии на книги с различными слухами. Публиковались они на протяжении 25 лет, с 1924 по 1949 г.[165]

Странности Патерсон могли сравниться со странностями Рэнд. На вечеринках она тихо сидела в одиночестве, отказываясь говорить с кем-либо, если считала его неинтересным. Она открыто грубила. Один из её друзей вспоминал типичный случай, произошедший во время второго завтрака с одним французским писателем. После того как Патерсон уничижительно отозвалась о Г. Дж. Уэллсе, француженка наилюбезнейшим образом посмотрела на Изабель и сказала: «Видите ли, дорогая мисс Патерсон, я обладала великой честью, привилегией и счастьем знать мистера Уэллса очень близко. Ближе, чем кто-либо. Мы с мистером Уэллсом жили вместе на Ривьере как муж и жена…» Тогда Изабель приподняла свой лорнет (потому что, как вы знаете, была близорука) и стала внимательно смотреть на гостью из Франции. Её глаза медленно поднимались от уровня стола и опускались. Наконец, положив лорнет, она сказала: «Я по-прежнему считаю Уэллса дураком»[166].

Грубое поведение было частью имиджа Патерсон как личности, и благодаря этому среди нью-йоркских писателей о ней ходили легенды. Упоминание в её колонке могло взвинтить продажи книг, но, чтобы заслужить уважение Патерсон, авторам нужно было рискнуть и попытаться не вызвать её гнев. Будучи бунтаркой, во время кампании Уилки Патерсон безжалостно критиковала Рузвельта. Она дополняла свои статьи политическими комментариями, что сначала стоило ей читателей, а в итоге и колонки.