Наверное, они жили на грани бедности. Я смотрела на Айн глазами маленькой девочки. Помню только, что им подчас с трудом удавалось сводить концы с концами. Насколько я помню, это было трудное время. Должно быть, все это происходило в годы так называемой Депрессии. Вполне возможно, что Айн писала тогда свои сценарии и/или романы.
Она была снята в их патио, общем с еще одной квартирой. Фрэнк сидит перед камерой на корточках вместе с собакой, с их колли, перед ними фонтан. На заднем плане видны две двери в квартиры, я тоже там есть. Позади видны также французские двери, и я стою возле одной из них.
В квартире была только одна спальня, и до тех пор, пока они не ложились, я спала в их постели, а в их распоряжении находилась гостиная. А когда они ложились, то опускали складную, вделанную в дверцу шкафа кровать. На ней я и спала.
Нет! Они относились ко мне очень просто. Похоже, что в мои юные годы все относились очень легко к тому, что я делала и куда ходила.
Когда Фрэнк бывал дома, мы много гуляли с собакой; мы оба любили прогулки. И я считала, что гулять здорово.
Иногда бывало. Когда мы гуляли с собакой, он одной рукой держал поводок, а другой меня, потому что я была маленькой.
Он танцевал со мной. Брал меня на руки и танцевал. У них была «Виктрола»[48], и когда ее включали, он брал меня на руки и кружил в воздухе. Мне это ужасно нравилось.
Я очень любила его и считала очень красивым. Он напоминал мне моего собственного папу и, наверно, нравился мне оттого, что я видела его чаще, чем родного отца.
Он очень любил меня. Был очень мягким и очаровательным человеком и всегда пребывал как бы в трепете передо мной, словно бы боялся прикоснуться. Конечно же, я тосковала по отцу, и оба моих дяди, Фрэнк и Джо, делали все возможное, чтобы хоть как-то заменить его.
Не помню, чтобы он когда-то качался вместе со мной на качелях или делал нечто подобное. Думаю, что они просто хорошо обращались со мной, как было положено в те времена. Фрэнк и Айн не смотрели на меня свысока, держались на равных, и мне это нравилось.
Они не воспринимали себя как старших, а меня как младшую. Со мной никогда не сюсюкали. Они обращались со мной как с личностью. Естественно, личностью я и так была, однако есть разница в том, как люди обращаются с тобой, и дети ощущают ее.
Я считала его очень привлекательным, и какое-то время он старался казаться, насколько это возможно, русским. Фрэнк носил эти казацкие рубашки, с высоким воротником, широкими рукавами.
Однажды на день рождения Фрэнк носил меня на плечах, a Айн приплясывала вокруг и хлопала в ладоши. У меня есть вязаная куколка, которую она связала для меня. Высотой куколка примерно в восемь дюймов, и Айн говорила, что, кроме нее, почти ничего в своей жизни не связала. Белая куколка с красной оторочкой, она до сих пор хранится у меня.
В моей жизни день рождения всегда совпадал с Рождеством. Я родилась двадцать шестого декабря. На наше Рождество, мой день рождения, обыкновенно собирались только мама, Джо, Фрэнк и Айн, и изредка — мой папа.
Помню одну из книг: Роберт Льюис Стивенсон,
Я была знакома с ними во время Великой депрессии, когда она еще начинала составлять себе имя. Она любила писать. Когда я заканчивала голливудскую среднюю школу, она предложила свою
Она была добра со мной. И обращалась совершенно естественно, не пытаясь что-то изображать и сюсюкать. Она всегда оставалась сама собой.
Деловитой, в стиле: «Ты проголодалась?» или «Будешь сейчас есть?». В таком роде. Она не возилась со мной. Мои волосы были прямыми, как у нее, и не требовали завивки. Их нужно было только расчесать и предоставить себе самим.
Айн, я даже не звала ее тетей. Вот Фрэнка я звала — дядя Фрэнк, а Джо — дядя Джо, но ее я звала только Айн.