Джинджер Роджерс[55]. Айн Рэнд знала всех, потому что в костюмерную приходили все актеры. Она, разумеется, была знакома со всеми: с Джун Клайд, Бетт Дэвис, Айрин Данн, Тельмой Тодд. С Кэтрин Хепбёрн. Бывал там и Уолтер Планкетт, знаменитый костюмер, создавший для кино много костюмов[56].
Ну конечно.
У нас было примерно шесть примерочных комнат. Каждая из актрис обыкновенно пользовалась услугами одной леди, такой, как Айн. Возможно, их было две или три, однако я помню одну только Айн, потому что она всегда обслуживала меня.
Она работала без внутреннего протеста. Нельзя сказать, что это дело не нравилось ей, работа есть работа, и как я уже говорила, она не могла вести себя лучше. Я никогда не видела, чтобы она как-то раздражалась. Бог мой, она была очень приятной леди.
Я люблю
Марселла Рабвин
Марселла Рабвин (урожденная Беннетт) в начале 1930-х была помощником кинопродюсера Дэвида O. Селзника[57] и соседкой Айн Рэнд по дому. Марселла Рабвин скончалась в 1998 году.
Даты интервью: 25 апреля и 24 июля 1996 года.
Скотт Макконнелл:
Марселла Рабвин: Впервые мы встретились, кажется, в 1930 году. Мы с Айн оказались соседками по многоквартирному дому на Гауэр-стрит, находившемуся как раз напротив студии. Она работала в одной студии со мной, в RKO. Когда мы познакомились, она работала в костюмерной.
Я была секретаршей Дэвида Селзника. И пробыла наверху пятнадцать лет.
Нет. Но моя мать, Елена Иппс, часто встречалась с ней. Моя мать жила по соседству с ней, a я жила у матери. Мать сходила с ума по ней. Считала ее блестящей особой, каковой она и являлась. Айн была чрезвычайно умна.
Не знаю; быть может, потому, что мать также была родом из России. И еще потому, что Айн была совершенно особенной личностью; она все время разговаривала с моей матерью и рассказывала о своих амбициях. Я не была близко знакома с ней в отличие от матери. Она интересовалась Айн, которая дала ей почитать пару своих рассказов. Мать сказала мне: «Обратите внимание на эту девушку и постарайтесь помочь ей».
Я ответила: «Ничем ей помочь не могу». Но в конце концов мать настолько достала меня, что я поговорила со своим приятелем Ником Картером, являвшимся агентом Майрона Селзника[58]. Я передала Нику рассказы, и он сказал, что они ему не понравились. Он назвал их очень незрелыми. Тогда я сказала: «Попытайся. Попытайся. Попробуй найти незрелого продюсера! Сходи с ними в Universal, Ник, и сделай попытку. Понимаешь ли, эта моя соседка пишет рассказы и по-настоящему голодает. Муж ее не имеет постоянной работы и лишь несколько раз в году ему удается заработать семь долларов в качестве статиста, однако сама она очень энергичная особа и очень хочет продать эти рассказы. Может, посмотришь?» Он ответил: «О’кей, раз уж ты на этом настаиваешь, я это сделаю». И сделал. Он прочитал их снова и нашел, что они могут подойти Universal. Тогда я ему сказала: «А почему бы тебе в таком случае не взять их и не посмотреть, что может из них получиться?» Он спросил: «А с какого минимального гонорара она хотела бы начать?» Уже не помню, что я там назвала, наверно, тысячу или две долларов за пару. Ничего особо выдающегося рассказы собой не представляли, и любезность он оказал мне, а не ей. Значит, он взял рассказы и носил их с собой уже не помню, сколько, может быть, пару месяцев, а может быть, три. Он усердно работал и хорошо потрудился, потому что продал оба рассказа за три тысячи долларов ноль центов[59]. Это было в те самые дни, когда хлеб стоил как никель. Вернувшись, он выдал ей чек. Денег оказалось достаточно для того, чтобы она смогла оставить работу в костюмерной RKO, которой она тяготилась, и начать работу над романом из жизни русских
Она все время давила на меня.