Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

Добравшись до места, приняв ванну, позавтракав и повалявшись в мягкой удобной постели, Айседора пришла к выводу, что вполне здорова, и если в чем-то по настоящему и нуждается, так это в непродолжительном отдыхе, самое простое – сходить в русскую баню. Добрые, услужливые банщицы, холодный русский квас, широкие деревянные полки в парной за полтора-два часа можно восстановить силы и душевное равновесие.

Вначале все было более-менее неплохо, банщица немного говорила на французском, и Айседора расслабилась, с удовольствием воспринимая легкий массаж и болтая с обслуживающими ее женщинами. Когда же ее уложили на полке и расторопная девушка подбавила пара, а другая взялась за веник, Айседоре показалось, что все ее беды сами собой отступают на второй план.

Поняв, что клиентка вполне довольна, ее оставили ненадолго одну. Дункан лежала, глядя в потолок, автоматически пересчитывая доски и вдыхая горячий воздух с ароматом хвои. Потом ей показалось, что в парилке вдруг стало слишком жарко, горячий воздух больно щипал за грудь и коленки, она попыталась подняться, но тут же все закружилось и поплыло перед глазами, к горлу подступил противный комок, и в следующий момент она грохнулась на мраморный пол, ударившись головой.

Пострадавшую перенесли в гостиницу и послали за доктором. Диагноз – высокая температура и легкое сотрясение мозга. Вывод – хотя бы пару недель никаких физических нагрузок.

Тем не менее Дункан и не думает отменять спектакль. Уяснив, что спорить бесполезно, Генер Скин разминает руки перед началом работы. Сегодняшняя программа состоит из одних только произведений Шопена, самые лучшие, самые любимые публикой танцы Дункан, все, как просил импресарио. Но в конце выступления Айседора неожиданно просит Скина сыграть «Похоронный марш» Шопена.

Заканчивать вечер на такой эмоционально тяжелой ноте? Но, он давно уже понял, что спорить с Дункан невозможно. В папке нет нот, но Генер помнит произведение наизусть. А вот что будет танцевать Дункан? Кому-кому, а Скину отлично известно, что до сих пор она ни разу даже не пробовала танцевать под это произведение. Впрочем, импровизация – ее конек.

Айседора выходит на сцену с длинным платком на голове, теперь она уже не легкая и веселая бабочка, кружащаяся над цветами, а женщина, несущая своих детей к разверстой могиле. Вот она движется неуверенными тихими шагами, смотрит на невидимую ношу, с нежностью и любовью, еще не знакомой с отчаянием. Встает на колени и опускает завернутые в собственные шарф ли, в утренний туман… маленькие тела. И оседает рядом, тяжелая, потерянная, утратившая последнюю искру жизни, а потом вдруг воспаряет и поднимается, увлекаемая ввысь отлетающими душами умерших, туда, в тяжелое небо, и выше, выше траура слезливых туч, еще выше, вперед к свету и воскресению. «Когда я кончила и занавес опустился, наступила странная тишина. Я взглянула на Скина. Он был мертвенно бледен, дрожал, и его руки, пожавшие мои, были холодны как лед.

– Никогда не заставляйте меня играть это, – попросил он. – Сама смерть коснулась меня своим крылом. Я даже вдыхал запах белых цветов – погребальных цветов – и видел детские гробы, гробы.».

Детские гробы. опять эти детские гробы, страдающая очередной депрессией Айседора даже не представляет, какой удар готовит для нее судьба и сколько раз она еще вспомнит возникшие из январского мороза детские гробы вдоль дороги, детские гробы в ореоле призрачных белых цветов на сцене одного из лучших театров Киева.

Ей будет что вспомнить, в который раз просыпаясь посреди ночи с одной единственной мыслью: «я ведь знала все наперед. Знала, и ничего не сделала».

Они переезжают из театра в театр, из города в город, ни разу больше не возвращаясь к «Похоронному маршу» и не обмениваясь друг с другом страшными предчувствиями. И только весной, оказавшись вновь в Париже и выступив с успехом на сцене «Трокадеро», в самом конце вечера они решаются вновь прикоснуться к запретной теме, Скин снова играет марш, и Айседора хоронит невидимых детей. На этот раз эффект совсем другой: если в Киеве зал просто застыл, не смея хлопать и вообще не зная, как реагировать на увиденное, Париж рукоплещет находке Айседоры. В зале слезы и приступы истерики, какая-то женщина сваливается с приступом эпилепсии, другие выражают восторги криком.