Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

Так или почти так думала Айседора, приближаясь к Парижу, она размышляла о своей жизни, о прекрасном театре, ну и, разумеется, о своей прическе и новой шляпке, должна же была она произвести приятное впечатление на любимого человека. Да, и еще о том, что, наверное, в первую встречу ей лучше меньше болтать самой и больше слушать его. На переднем сиденье рядом с шофером тише мышки насупилась гувернантка. Время от времени она смотрит на безрадостное небо, все в черных тучах, покручивая в руках серый с голубым окоемом зонт: «Сегодня несомненно будет дождь. Ехать в дождь опасно, да и малыши недавно болели, ошибкой было везти их в Париж, но с госпожой не поспоришь». С самого утра у воспитательницы дурные предчувствия, она бы с радостью осталась дома, да и детей не пустила, но… вечером у Айседоры репетиция, а после завтрака она вполне может укатить куда-нибудь вместе с господином Зингером. Нельзя отправлять детей только с водителем. Вот она и поехала. «Как ты думаешь, куда мы сегодня отправимся?» – тревожно звучит в голове звонкий голосок Дердре. А действительно куда?

Дети улетают…

Для семейного завтрака Зингер выбрал симпатичный итальянский ресторанчик, где перед ними тут же поставили по тарелке обильно политых томатным соусом и посыпанных сыром спагетти, заказали бутылочку «Кианти» и лимонад для малышей. Парис явился на встречу в компании своего приятеля, должно быть, не сильно доверял собственной выдержке и опасался как бы ненароком не задушить изменившую ему негодяйку, Дункан в качестве прикрытия усадила рядом с собой гувернантку.

Впрочем, уже с первой секунды стало ясно, что все пройдет в лучшем виде. Патрик выскочил из машины и с радостным криком бросился на шею отца, за ним бежала немного задержавшаяся на старте Дердре. Это чудо в розовом с воланами платье и завитыми волосами взлетела на руки Париса, точно карнавальная шутиха, так что счастливый отец оказался одновременно поцелован в обе щеки.

Потеряв всяческую осторожность, Айседора не только болтает без умолку, но и говорит исключительно о будущем театре, который Парис обещал построить для нее. Опасный момент, на мгновение брови Зингера сходятся на переносице, он уже готов обвинить ее в корыстолюбии, но тут Патрик проливает лимонад, и папа и мама дружно принимаются утешать и вытирать ребенка.

Впрочем, Парис и сам не против поговорить о будущем театре. Участок давно уже куплен и огорожен, здание существует в чертежах, так не пора ли реализовать задуманное?

– Мы назовем его театром Айседоры, – тоном, не терпящим возражений, сообщает Зингер.

– Нет, пусть лучше это будет театр Патрика, Патрик – тот великий композитор, который создаст танец под музыку будущего, – тут же парирует Айседора.

После завтрака Зингер направляется в салон юмористов, а Дункан вынуждена ехать на репетицию. Прощаясь с мамой, уже сидя на заднем сиденье машины, Дердре прижалась губами к стеклу автомобиля, и Айседора целует ее через стекло, неприятно поражаясь, что почувствовала холод, а не тепло.

Через пару часов Парис ворвался в ателье, где переодетая в тунику Айседора репетировала под музыку Шопена. В первую минуту показалось, будто бы он смертельно пьян, Зингер действительно качался, не произнося ни слова, пока его колени не подогнулись и он, грохнувшись на пол, простонал: «дети… дети… погибли!»

Айседора ничего не поняла, да и как можно понять такое? Без сомнения, Парис выпил или сошел с ума. У него галлюцинации, бред! Необходимо срочно позвать за врачом. Поняв ее с полувзгляда, Скин уже мчится к телефону, но на лестнице слышны голоса и стук каблуков.

Нежно обняв Париса, Айседора пытается помочь ему встать, она где-то читала, что с безумными следует разговаривать совершенно спокойно, так, будто бы ничего не произошло. Она улыбается, говорит о своей любви, о том, что Парис все выдумал, что такого просто не может быть… Приснилось или злая шутка, меж тем в репетиционный зал входят люди, множество знакомых и незнакомых людей.

Низенький доктор с квадратной фигурой и черной, почти смоляной бородой уверяет Айседору, что машина действительно упала в воду, но детей еще можно откачать, и он непременно это сделает.

Его речь кажется Дункан такой убедительной, что она накидывает на плечи шаль, готовая отправиться вместе с врачом к детям. Кто-то тянет ее за руки, усаживает в кресло, растирает ей виски.

«Зачем? Плохо Парису, а не мне?!»

Рядом с ней, неведомо откуда, появляются плачущие женщины, но сама Айседора не может выдавить из себя ни единой слезинки, вместо подавленности ощущается мощное освобождение ликующей энергии, ей хочется бежать, делать что-то. Доктор давно ушел, Айседора слышит, как за ее спиной его называют Анри. Это имя не говорит ей ровным счетом ни о чем.

Но Айседора несколько раз повторяет про себя это имя, вслушиваясь в пустоту. Сердце молчит, разум молчит. Окружающие передвигаются в неслышном театральном рапиде, тихотихо, как бестелесные тени. Призраки водят хороводы вокруг нее. Сколько, день, ночь… вечность.