Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

– Вероятно, Сергей Александрович, вы хотели бы получше познакомиться с достопримечательностями Нью-Йорка? – вкрадчиво заглядывая в глаза Есенину, ворковал Бурлюк. – Что ж, это можно без труда устроить. Экскурсия по этому необыкновенному городу – дело очень хорошее. Как постоянный житель американского метрополиса я охотно взял бы на себя обязанности гида. Я был бы очень рад оказать такую пустяковую услугу приезжему русскому поэту.

Есенин пожимал плечами и, вяло улыбаясь, выдавливал:

– Нет.

После чего явно не понимающий причины отказа Давид Давидович кидался на амбразуру во второй раз, прося посетить их литературный кружок и возможно…

Есенин мрачнел все больше.

Мучительный диалог продолжался два часа, и все это время Есенин соблюдал холодную вежливость, благодарил и от всего отказывался, сквозь зубы прося не беспокоиться и не утруждать себя, а Бурлюк все не мог постичь причины такого к себе отношения. Если Есенин считал его белоэмигрантом, с которым не хотел иметь ничего общего, с какой стати он тогда согласился на эту встречу?

К концу второго часа общения терпение Есенина подошло к концу, он вскочил с кресла и срывающимся от возмущения голосом сообщил, что: «…никуда он здесь не хочет идти, ничего не намерен смотреть, вообще не интересуется в Америке решительно ничем»¹⁸⁸.

Мы не знаем, что настолько испортило настроение Сергею Александровичу в тот день. Может, с супругой рассорился и мечтал уединиться с бутылочкой, а гости мешали, может, присутствие в доме Ветлугана достало. Это же надо – переводчик между мужем и женой, Эскалибур на новый лад! Или газетчики в очередной раз что-нибудь бестактное выдали. В любом случае, это был всего лишь эпизод. К примеру, совместное интервью Айседоры и Сергея Есенина для «Нью-Йорк геральд», в той части статьи, что отводилась Есенину, следующая информация:

«Молодой русский поражен панорамой небоскребов Манхэттена и сказал, что будет писать о них. Он говорит, что предпочитает сочинять стихи “о бродягах и попрошайках”, но он не похож на них. Он сказал также, что его обожают бандиты и попрошайки, собаки, коровы и другие домашние животные. В прессе его называли меланхоличным, но он, похоже, самый веселый большевик, который когда-либо пересекал Атлантику». Так что никакой затяжной депрессии, не повезло, должно быть, Бурлюку, Есенин же вполне нормально общался с прессой, время от времени зарабатывая вполне благожелательные отзывы в свой адрес. Да и Айседора щедро лила воду на мельницу своего обожаемого мужа.

Как обычно, Дункан давала ряд спектаклей в «Корнеги-Холл», билеты куда стоили недешево, и в свободное от работы в театре время показывала безденежные спектакли в очередном убогом клубе, без гримуборной с крошечной сценой. Тем не менее здесь Дункан по-настоящему ценили, устраивая долгие овации и прося повторить тот или иной танец на бис.

«А потом перебрались мы с Айседорой в Нью-Йорк, – делится впечатлениями от недавнего путешествия сам Сергей Александрович. – Америки я так и не успел увидеть. Остановились в отеле. Выхожу на улицу. Темно, тесно, неба почти не видать. Народ спешит куда-то, и никому до тебя дела нет – даже обидно. Я дальше соседнего угла и не ходил. Думаю – заблудишься тут к дьяволу, и кто тебя потом найдет?»¹⁸⁹

Именно с Америкой Есенин связывал планы издания своих книг на английском, но усилия затрачивались, деньги таяли, а долгожданного сборника не было. Это особенно печалило еще и потому, что славу Есенина затмевала собой его знаменитая супруга. «Большинство американцев, если они и узнали из газет о приезде русского поэта, думали о нем лишь как о муже их соотечественницы. А сколько тягостного и даже оскорбительного было для Есенина в его тщетных попытках добиться издания его стихов на английском языке, в провале надежд на то, что наконец-то он предстанет перед американцами человеком творческим, а не просто молодым спутником Айседоры Дункан, неизвестно на что расходующим свои дни»¹⁹⁰.

И здесь мне хотелось бы снова процитировать фрагмент из книги Всеволода Рождественского «Сергей Есенин», то место, где Всеволод Александрович передает слова самого Есенина: «Один раз вижу – на углу газетчик, и на каждой газете моя физиономия. У меня даже сердце екнуло. Вот это слава! Через океан дошло.

Купил я у него добрый десяток газет, мчусь домой, соображаю – надо тому, другому послать. И прошу кого-то перевести подпись под портретом. Мне и переводят:

“Сергей Есенин, русский мужик, муж знаменитой, несравненной, очаровательной танцовщицы Айседоры Дункан, бессмертный талант которой…” и т. д. и т. д.

Злость меня такая взяла, что я эту газету на мелкие клочки изодрал и долго потом успокоиться не мог. Вот тебе и слава! В тот вечер спустился я в ресторан и крепко, помнится, запил. Пью и плачу. Очень уж мне назад, домой, хочется».

Трудно сказать, что именно ожидал Есенин от журналистов. Он ведь только готовил свою книгу на английском, а следовательно, если его и знали в Америке, то разве что в русских эмигрантских кругах.