Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

После того как Айседора сама назвала себя красной и много раз признавалась в любви к России, пресса упорно пыталась углядеть в ней чисто внешние изменения, так, «Нью-Йорк геральд» подробно описывает типично русский облик Дункан: «просторная синяя шерстяная юбка с вышивкой из белой ангорской шерсти, красные сафьяновые сапожки с золотистыми узорами и вкраплениями из нефрита, широкополая шляпа из белого фетра, из-под которой выбивались пышные волосы, крашенные хной». А вот описание Есенина, данное газетой «Нью-Йорк уорлд»: «Вошел муж мадам Дункан. Он… выглядит мальчишкой, который был бы отличным полузащитником в любой футбольной команде, ростом он примерно 5 футов 10 дюймов, блондинистые хорошо постриженные волосы, широкие плечи, узкие бедра и ноги, которые могут пробежать сотню ярдов за 10 секунд». И еще от «Нью-Йорк геральд»: «Есенин выглядит моложе своих 27 лет. В одежде он ничем не отличается от обычного американского бизнесмена, будучи в простом сером твидовом костюме. Хотя он не говорит по-английски, он склонился над своей супругой и с улыбкой одобрял все, что она говорила репортерам. Оба они выглядели искренне влюбленными и не старались скрывать это…»

Приблизительно за год до появления Есенина в Америке издатель Ярмолинский¹⁹¹ совместно со своей женой, поэтессой и переводчицей Баббет Дейч, издал на английском сборник стихов русских поэтов, куда вошли и стихи Сергея Александровича.

Приехав в Америку, Есенин первым делом отыскал Ярмолинского, долго тряс руку, благодарил: «Удивил меня Есенин предложением издать в Нью-Йорке сборник его стихов в моем переводе, – пишет Ярмолинский. – Правда, у него не было на руках книги, но это не помеха: он по памяти напишет выбранные им для включения в книжку стихи. Я не принял всерьез это предложение. Но оказалось, что он действительно верил в возможность издания сборника. Впрочем, дальше составления рукописи Есенин не пошел. Передав ее мне, он, видимо, потерял интерес к своей затее, и мы больше не встречались».

Стихи Сергей написал по памяти прямо в отеле, после чего вручил стопку по назначению, попросив ознакомиться с ними и издать отдельной книжечкой.

Ярмолинский принял рукопись с благодарностью и в духе «лучших» издательских традиций тут же забросил ее в долгий ящик, начисто забыв о предложении поэта.

Есенин ждал и переживал, но когда ему перевели его же стихи с английского, то и вовсе сник. Плохо – не то слово. Зачем и брались, чтобы хорошее сделать негодным? В своем письме Мариенгофу Есенин пишет: «Я уже начинаю учиться говорить себе: застегни, Есенин, свою душу, это так же неприятно, как расстегнутые брюки… Не желаю говорить на этом проклятом аглицком языке. Кроме русского, никакого другого не признаю, и держу себя так, что ежели кому-нибудь любопытно со мной говорить, то пусть учится по-русски… Здесь имеются переводы тебя и меня в издании “М”, но все это убого очень. Знают больше по имени, и то не американцы, а приехавшие в Америку евреи. По-видимому, евреи – самые лучшие ценители искусства, потому ведь и в России, кроме еврейских девушек, никто нас не читал… Изадора – прекраснейшая женщина, но врет не хуже Ваньки. Все ее банки и замки, о которых она пела нам в России, – вздор. Сидим без копеечки, ждем, когда соберем на дорогу, и обратно в Москву. Лучше всего, что я видел в этом мире, – это все-таки Москва».

Хорошие стихи вообще трудно переводить, тем более если это стихи Пушкина или Есенина, Сергей Александрович расстраивался из-за того, что его переводчики не улавливают его настроения, чистой русской напевности, переводят их с ощутимыми потерями. Кто он без стихов? Только муж прославленной Айседоры Дункан. Но разве к этому он стремился?

«Мы почти каждый день встречались в его отеле и в общей беседе склонялись, что хорошо бы создать свое издательство чистой поэзии и литературы без вмешательства политики, – рассказывает в своих воспоминаниях в 1953 году Вениамин Михайлович Левин, встречавшийся с Есениным и Дункан во время их приезда в США. – В Москве кричали: “Вся власть Советам”, – а я предложил Есенину лозунг: “Вся власть поэтам”. Он радостно улыбался, и мы рассказали об этом Изадоре. Она очень обрадовалась такому плану и сказала, что ее бывший муж Зингер обещал ей дать на устройство балетной школы в Америке 60 000 долларов, половину этой суммы она определила нам на издательство на русском и английском языках. Мы были полны планов на будущее, и Есенин уже смотрел на меня как на своего друга-компаньона». Остается любым путем перевести стихи и издать их, для этой цели Есенин сходится с Бурлюком, но Давид Давидович не может сходу порекомендовать ему переводчика, способного понять и правильно перевести его необыкновенно музыкальные, напевные стихи. При этом он готов посодействовать с изданием, со своей стороны Левин также предлагает левоэссерские газеты. Но поэта снова ожидает фиаско. Остается последнее – жить, словно ты все время находишься на сцене. Пусть запомнят Есенина-хулигана. Пусть обсуждают его дикость и странность, его отличие от общепринятого образа поэта.