И еще одно разочарование: она думала, что даст концерт в просторном Греческом театре, а проходить он будет в зале «Колумбия». Импресарио заявил, что публика там будет «более изысканная». А ведь Айседора хотела по случаю своего приезда в родной город выступить перед простым зрителем. Она было запротестовала: «Я родилась в бедном квартале этого города. И хочу выступить перед своей публикой», но все оказалось напрасно. Хочет она того или нет, в зале будут сидеть сливки общества города Сан-Франциско, в вечерних платьях и во фраках. Возможно, где-то в верхах решили, что в зале с более многочисленной и бедной публикой, склонной к бунтарству, концерт может перерасти в политический митинг. Громогласные заявления Айседоры в защиту Советов широко разрекламированы в прессе, и Америка начинает всерьез побаиваться ее.
Но Сан-Франциско приготовил для нее великолепную компенсацию: встречу с пианистом Гарольдом Бауэром. С первых же реплик, которыми они обменялись, стало ясно: она нашла родственную душу.
— Вы скорее музыкант, чем танцовщица, — сказал он ей. — Я видел ваше выступление в «Колумбии». Вы многое объяснили мне из того, что я никогда не замечал в музыке.
Гарольд не такая мировая знаменитость, как Рубинштейн, но, похоже, его это ничуть не огорчает. Он мог бы достичь такой же славы, если бы захотел, однако сознательно выбрал другой путь. Шумному успеху на многолюдных концертах он предпочел суровые аналитические штудии музыки в тиши своего кабинета. Упорно исследовал он тайны творчества Баха, Шопена и Бетховена. С Айседорой у него мгновенно установился контакт, и через час беседы им уже казалось, что они знакомы много лет: в обоих та же страсть к поэзии и философии, тот же идеал в искусстве, то же видение мировой истории. И непреодолимое взаимное влечение. Их тела стремятся друг к другу так же, как их души. Они работают вместе в состоянии постоянного подъема. Желание, наслаждение, музыка, свет и радость опьяняют их. Они дают концерт в «Колумбии», и критика приветствует его как высшее достижение в творчестве Айседоры; при этом Сан-Франциско открывает для себя доселе неизвестного виртуоза — Гарольда Бауэра.
Примерно в то же время Айседора познакомилась с музыкальным критиком из самой влиятельной в Сан-Франциско газеты «Колл» Редферном Мэйсоном. Неизвестно почему Редферн Мэйсон не любил Бауэра и не раз писал о нем разносные статьи, пережить которые музыканту было нелегко. Зато он восхищается Айседорой и расточает ей дифирамбы после каждого концерта. Однажды во время дружеского ужина он спросил ее в присутствии друзей:
— Мадам Дункан, что бы я мог написать приятное для вас в завтрашнем номере газеты?
— Вы предоставляете мне полную свободу?
— Абсолютно полную.
— Вы разрешаете мне самой написать вашу статью и обещаете, что опубликуете ее, не изменив ни строчки?
Взяв лист бумаги и карандаш, она тут же, на углу стола, написала взволнованную хвалебную статью о Бауэре, начинающуюся словами: «Когда его пальцы легко касаются клавишей…»
На следующий день статья была опубликована, и коллеги Мэйсона осыпали его шутками по поводу внезапной любви к бедному Бауэру.
Бауэр был женат, и его супруга скоро заметила, что за духовной близостью с Айседорой скрывалась любовная связь. Узнав, что любовники собираются совершить совместное турне, она учинила скандал и пригрозила, что покинет Гарольда, если тот не откажется от поездки. После бурной сцены в присутствии Айседоры Гарольд решил остаться. Айседора уехала в Нью-Йорк одна…
В честь ее возвращения Зингер устроил большой праздник в «Шери», пригласив на него все высшее общество Нью-Йорка. На празднике присутствовало около трехсот человек. Вечер начался обедом, затем были танцы, а закончился он продолжительным ужином. Зингер проявил верх щедрости и подарил Айседоре баснословно дорогое бриллиантовое ожерелье. Она никогда не носила украшений и мало интересовалась драгоценными камнями, но, тронутая великолепием подарка, обещала Зингеру надеть ожерелье на праздник.