Айседора: Портрет женщины и актрисы

Крэг ратовал за единство стиля и настроения в костюмах, сценографии, игре актеров и освещении. (Например, он считал, что нужно убрать огни рампы, так как они бесполезны.) Режиссер-постановщик является самым главным: он соединяет в себе различные элементы спектакля. «Он… читает пьесу, и во время первой же читки перед ним ясно предстают внутренние отношения, общий тон, движения и ритмы». Слова в пьесе только часть театрального целого, и они не более важны, чем остальные его составные. Пьеса «…несовершенна, когда напечатана на бумаге или читается вслух… несовершенна везде, кроме театральных подмостков». В этом смысле пьесы Шекспира являются исключением — «…они только сильно теряют при постановке в театре…», Гамлет был завершен, когда Шекспир написал последнее слово, и, пытаясь дополнить его жестами, мизансценами, костюмами или танцами, лишь намекаешь, что пьеса несовершенна и нуждается в этих дополнениях.

Цель этих реформ — сделать театр «местом, где раскрывается подлинная красота жизни, не только внешняя, но и внутренняя, истинный ее смысл. Он должен быть не только местом, где показывается лишь некая цепь событий, а местом, воплощающим мир во всем его многообразии и духовности… Театр Будущего станет Храмом Жизни — Храмом Красоты, предназначенным для людей».

Он добавляет: «Искусство театра родилось из действия — движения — танца… отцом драматурга был танцовщик».

Айседора, по-видимому, была потрясена совпадением некоторых его идей с ее собственными, особенно мысли о духовности театра, ведь разве она не писала: «Искусство, не основанное на вере, — не искусство, а товар»¹⁸?

Хотя современный театр во многом не разделяет утверждений Крэга о настоящей «театральной пьесе» (которая «несовершенна вне рамок театра»), он принял его другие идеи по части костюмов, постановки и освещения. Сегодня в мире нет такого режиссера или художника по свету, разве только в Азии или Африке, который в той или иной степени не испытал на себе влияния Гордона Крэга¹⁹.

20 июля в здании оперного театра «Кролл» в Берлине состоялось первое выступление Айседоры с ученицами ее школы²⁰. Крэг присутствовал на нем и впоследствии писал:

«Я видел это первое выступление на утреннике… после исполнения своего танца она позвала маленьких учениц на сцену, чтобы они продемонстрировали публике свои прыжки и пробежки. Они так и сделали, и вместе с ней их маленькая труппа была необыкновенно мила… Мы все прослезились от умиления, а потом смеялись от души.

Видеть такую трогательную картинку, как она пестует свой маленький выводок, собирает их вместе и особенно заботится об одной, самой крохотной, четырехлетней Эрике, не доводилось никому из нас ни до, ни после»²¹.

Непосредственный характер этих детских танцев был позднее отмечен одним из журналистов:

«По большей части все полагающиеся компоненты танца соблюдались с величайшим старанием и аккуратностью… но тем не менее время от времени строгость исполнения несколько утрачивалась, и малышки прыгали так, как Бог на душу положит. Это придавало особенное очарование и позволяло увидеть, как хорошо они обучены движению. Нужно отметить, что в этих танцах не было ни малейшей неестественности или жеманства. Все выглядело как игра веселых и резвых детишек, но все же кем-то невидимо управляемая с любовью и пониманием особенностей детского характера и детской выразительности»²².

В декабре 1905 года Крэг отметил в своем дневнике: «В Голландии. Все мысли Топси только об одежде для ребенка»²³. Айседора только что узнала, что она беременна. «В этом не было ни малейшего сомнения»²⁴. Ребенок, которого она так страстно желала с самого начала их романа, наконец должен был появиться. Если у нее и был страх по поводу рождения ребенка вне брака, то, похоже, она к нему не прислушивалась. Крэг писал: «Мы оба — Топси и я — не приводили друг другу обычных аргументов, эгоистических, присущих всему миру»²⁵.

Очевидно, что она была постоянно счастлива. Она с нетерпением ждала рождения этого ребенка и пришла в негодование, когда ее врач «предложил усыновить его. Я действительно начинаю бояться… Будущий король Ирландии должен быть защищен от этой конспирации»²⁶. А тем временем жизнь Айседоры протекала как обычно. «Я продолжала выступления на публике, преподавала в школе, любила своего кумира»²⁷.

Это спокойное течение жизни было нарушено одним происшествием, которое с некоторым смущением описано в американской прессе. Айседоре запретили танцевать в Берлине, скорее всего из-за того, что ее босые ноги производили шокирующее впечатление. Американская пресса выразила недоумение. Айседора танцевала босой с самого начала своей карьеры, и, кроме того, в «стране, где женщины даже из высшего света прилюдно появляются в таких купальных костюмах, за которые их немедленно арестовали бы в Атлантик-Сити, подобный официальный запрет вызывает некоторое удивление»²⁸.