Однако оказалось, что не костюм самой Айседоры, а одеяния ее маленьких учениц вызвали такое неприятие, как было объяснено в «Кёльнишер цайтунг» от 9 января 1906 года. Дети, которые выступали в «Театр дес Вестене», были «одеты так откровенно, что это могло повлиять на благопристойность маленьких девочек».
Им запретили выступать берлинская и шар-лоттенбургская полиция. Айседора при поддержке целого сонма знаменитостей, среди которых были Тоде, Гумпердинк, барон Аррах и Козима Вагнер, тут же заявила протест. И хотя этот эпизод закончился ее победой и отменой запрета, он должен был послужить беременной танцовщице напоминанием о силе ханжества. Пренебрежение условностями давалось тяжело.
Весной Айседора покинула Берлин и отправилась в Скандинавию. Будучи в Стокгольме29
, она посетила гимнастическое училище, но оно не произвело на нее большого впечатления: «…не нужно обладать особой фантазией, чтобы рассматривать тело как предмет без учета его жизненной, кинетической энергии». Одним словом, ее отношение к шведской гимнастике было таким же, как к балетной технике. «Все направление этих тренировок представляет собой полный отрыв движений тела от умственного процесса… Это прямо противоположно тем принципам, которые я исповедую в своей школе, согласно которым тело… есть средство выражения ума и духа»30.Возвращаясь из Швеции на пароходе, она плохо себя чувствовала и решила больше не предпринимать никаких поездок. Ее беременность стала заметна, и ей хотелось побыть вдали от любопытных глаз.
В июне Айседора сняла виллу в деревушке Нордвик на Северном море. «Как прекрасно не видеть ни души»31
, — писала она. Три недели вместе с ней провела ее маленькая племянница Темпл, дочь Августина. Периодически ее навещал Крэг, разрывающийся между своей работой, выставками в разных городах, желанием видеть Айседору, продиктованным ее постоянным стремлением быть рядом с ним, и его инстинктивным желанием избегать неприятных ситуаций32. Они писали друг другу каждый день, объясняясь в любви, обмениваясь идеями и впечатлениями о прочитанных книгах. Айседора высказывала свои суждения о рисунках, которые ей присылал Крэг, или развлекала его пересказом эпизодов из своей домашней жизни.Ее послания к нему полны внутренней удовлетворенности:
Иногда в ее письмах проглядывала тоска по нему: «Как бы я хотела оказаться в Амстердаме (там находился Крэг). Я приехала бы темной ночью и вернулась следующей темной ночью». «Темной» потому, что, несмотря на свое счастье, она стремилась избежать скандала34
.В другом письме она писала:
Что для него бесполезно, письмо не объясняет. Большинство из посланий к нему веселые и даже радостные, хотя иногда создается ощущение, что эта веселость немного показная. В августе Кэтлин Брюс, живущая в Париже, получила от Айседоры письмо. Кэтлин писала в своих воспоминаниях:
«Это был крик, детский и трогательный. Могла ли я не приехать к ней? Она нуждалась во мне очень сильно… Я тут же помчалась. Я нашла ее жалкой, беспомощной и впервые в жизни нежной. «Дорогая, что случилось?» «Разве ты не видишь?» — выкрикнула танцовщица, простирая свои прелестные руки. Мало-помалу, с разными недоговоренностями и ложью, история прояснилась… Она должна была родить через месяц или два. Она не посмела сказать об этом никому: ни матери, ни сестре… Она была одинока и несчастна. Через много лет, когда война сделала переоценку многим вещам, она говорила, что поступила так сознательно, и гордилась своей смелостью и независимостью. Но в то время она была просто испуганной девчонкой, испуганной и жалкой… Чтобы будущий ребенок был здоров, его матери следует быть веселой и о ней нужно заботиться. Я не подала Айседоре вида, до какой степени была шокирована…