Айвазовский

— Вы знаете, Павел Александрович, мое мнение о Карле Павловиче. Хотя пять лет назад после моей публикации в «Историческом вестнике» вы и обиделись на меня, но я могу и сегодня повторить, что Брюллов — это высокоталантливый художник, воспитавший целое общество в известном направлении. А в настоящее время он не оказывает никакого влияния на наше искусство, даже следов от этого влияния не осталось… А Иван Константинович, который дает вещи чудесные в полном смысле слова, не вправе все написанное им выставлять… Неважные вещи такого мастера, каким является художник Айвазовский, могут испортить вкус публики и служить во вред…

— Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень… — отрывисто произнес Айвазовский.

— Не требуем ли мы от Ивана Константиновича больше, чем от самих себя? — с горячностью подхватил Брюллов. — Все ли написанное нами так значительно? Да взять хотя бы, Иван Николаевич, ваши многочисленные портреты… Ведь бывает, и по фотографиям пишете… Стало ведь модным иметь портрет от Крамского… Как платье от модного портного или колье от модного ювелира…

Тут Брюллов спохватился: несмотря на горячность, был он человек щепетильный и избегал оскорблять или задевать самолюбие других. Поэтому, увидев, как при его последних словах Крамской страшно побледнел и как бы отшатнулся, словно от удара, Брюллов поторопился обратиться к Айвазовскому:

— А у вас, Иван Константинович, я бы с радостью поцеловал руку, руку, написавшую «Черное море»… И это почти в семьдесят лет! Мы, грешные, если доживем, то от слабости зрения не сможем отличить один тон от другого…

— В этом вы совершенно правы, — подхватил Крамской, успевший справиться с собой, — и поэтому я желал бы, чтобы мы все вспомнили, что скоро исполнится полвека, как Иван Константинович служит искусству, и следует отметить юбилей…

Все захлопали в ладоши, а Брюллов налил вина и воскликнул:

— За Ивана Константиновича Айвазовского, за его жизнь в искусстве!

Все потянулись с бокалами к Айвазовскому. После того когда все успокоились, даже был назначен день юбилея. И тут неожиданно Айвазовский налил свой бокал, попросил других сделать то же и поднялся с бокалом в руке:

— А теперь я предлагаю тост за отсутствующего, но уважаемого художника…

За столом все умолкли и выжидательно глядели на Айвазовского.

— За Алексея Петровича Боголюбова, — продолжал Айвазовский, — отличного художника и прекрасного гражданина!

Крамской первый, а за ним и все остальные стали бурно благодарить Ивана Константиновича. Они любили Боголюбова за яркое дарование, за то, что, вынужденный жить из-за болезни за границей, он и оттуда продолжал деятельно участвовать во всех делах передвижников. Особенно приятно было, что именно Айвазовский вспомнил о нем, когда они собрались вместе. Тут же за столом составили телеграмму и послали в Париж Боголюбову.

Долго засиделись в этот вечер художники. Все разговоры теперь велись вокруг Боголюбова, о том, как добился он открытия Музея Радищева в Саратове.

— Целых восемь лет тянулась история с музеем, — говорил Крамской. — Алексей Петрович рассказывал, что пришлось ему даже обращаться к всесильному Победоносцеву. Тот его все уговаривал: «Что касается до меня, то я готов помочь. Думать обо всем можно, но действовать следует благоразумно, чтобы не испортить хотя и благое дело. Не будь у вас радищевского вопроса, конечно, его решили сейчас же… Зачем вы не хотите дать музею свое имя — ведь вы человек известный…». Но Боголюбов был тверд в намерении увековечить память своего деда Александра Николаевича Радищева… Дело затянулось. Тогда Алексей Петрович написал в Саратовскую Думу ультиматум, что отдаст свои художественные коллекции другому городу. Отцы города, зная решительный характер своего земляка, наконец поспешили приступить к строительству здания для музея… Вы бы видели, как был счастлив Боголюбов, когда прошлым летом приехал из-за границы на открытие музея. Я болел и не мог поехать в Саратов. Но присутствовавшие там мне рассказывали, что в день торжества там побывало две тысячи семьсот человек, а на улице стояли толпы. Радищевский музей — первый народный музей, и не только в провинции, но в России вообще. Туда открыт свободный вход народу…

— Вы знаете, господа, когда вчера у Григоровича я узнал, что представляет из себя музей в Саратове, мне захотелось выразить свое уважение Алексею Петровичу. Подумать только, даже Галерея Третьякова и та является частным собранием, а Боголюбов передал неслыханной ценности собрание в собственность родному городу!.. Исполать тебе, Алексей Петрович, истинно русскому художнику и гражданину!

— Честь и слава и вам, Иван Константинович, — произнес Брюллов, — Вы первый показали пример, построив в Феодосии здание для Музея древностей и открыв картинную галерею…

— Разве можно сравнивать мою галерею с коллекцией Боголюбова! — замахал руками Айвазовский. — А главное — какое завидное упорство в достижении цели!..