Иван Константинович неизменно защищал интересы армянской церкви в Феодосии, о чём сообщал в письме Г. А. Эзову:
«Вернувшись сюда из Петербурга, застал наше феодосийское армянское общество в ужасном возбуждении против здешнего армянского священника Тёр Мартирос. Хотя он и был 20 лет в Феодосии, но всегда имел против себя всё общество и несмотря на это с протекциею двух домов остаётся всё-таки на месте. В церковь никто не ходит, и это весьма достойно сожаления. Я вполне разделяю отношение общества, потому что священник, в самом деле, невозможен. Жаловались в консисторию, но священник и двое покровителей сумели вовремя материалом предупредить, послали жалобу в Эчмиадзин к Макару, но узнав об этом, покровители послали нарочного. Весьма обязали бы, ежели бы Вы написали к епархиальному и освободили бы наш город от этого урода. Не откажите в этой покорнейшей моей просьбе.
Прошу передать от меня и от Анны Никитичны моей усердный привет уважаемой сестре Вашей и принять уверение в истинном уважении и преданности»[314]
.От водоворота событий, встреч, необходимости решать массу вопросов художник стремился к уединению в своей мастерской, где его ждали незавершённые холсты, множество набросков и эскизов, где приходили новые замыслы, а значит, на полотнах вновь и вновь возникали образы стихии всей его жизни — моря. Одна из таких масштабных композиций создана художником в 1883 году по заказу графа Уварова, о чём свидетельствует письмо мариниста Г. А. Эзову:
Собираюсь давно к Вам писать, но картина для московского музея и поездки в Керчь и Симферополь помешали.
На днях окончил я известную Вам картину по заказу графа Уварова и около 25 числа этого месяца отправлю в Москву, дабы к 5-му мая картина была бы на месте. Не знаю, как поступят по получении картины, но до сих пор, по крайней мере, не исполнили моего желания. При свидании в Москве граф обещал выслать часть денег, но ничего до сих пор нет. Между тем мне пока стала порядочно эта картина, да ещё приходится с картиной отправить специалиста для приведения в порядок картины и установления на месте, так как картина громадная и полукруглая...
И. Айвазовский» [315]
.За напряжёнными трудами время неслось стремительно. Наступило лето 1884 года, и художник вновь решил отправиться в путешествие, на этот раз по великой русской реке — Волге. Предпринятая в конце июня — начале июля поездка нисколько не разочаровала его, о чём он сообщал знаменитому критику В. В. Стасову после возвращения в Феодосию: «От Волги я в восхищении, от Рыбинска до Самары плыли при отличной погоде. Прошу покорнейше принять уверения в истинном уважении и преданности»[316]
. В тиши своего дома художник обращается к воспоминаниям о годах своей молодости, о первой итальянской поездке, поскольку по просьбе Стасова для задуманной им статьи разыскивает письма своего друга студенческих лет — Василия Штернберга, рано ушедшего из жизни. В письме Владимиру Стасову Иван Айвазовский поясняет:«9 июля 1884 г.
По возвращении домой вчера первым делом взялся искать письма Штернберга и вот, к счастью, пока нашёл; в деревне два письма и спешу отправить при сем. В городе поищу, может быть, и там найду, но не наверно, и поэтому не откладывайте Вашу статью в ожидании.
На письме портрет чрезвычайно похож. Эпингер Архип с чёрной бородой. Чижов Ник. Вас, который когда-то писал о Венеции, в последнее время был директором Московско-Курской железной дороги и года два или три как скончался. Толстая фигура в рост — Кривцов — бывший директор над пенсионерами Академии в Риме. Против него Шурупов — архитектор-скульптор, теперь в Петербурге...
Мой адрес в Феодосии. Жду слова о получении письма.