Айвазовский

«6 декабря 1873 г.

Милостивый государь Петр Федорович!

Товарищ мой, господин Виллевальде[258], сообщил мне о согласии Вашем доложить Его Императорскому Высочеству о моих последних картинах. И я теперь благодарю Ваше Превосходительство за добрую готовность и тем более искренно буду признателен Вам, ежели Его Высочество посетит выставку.

Я распорядился продлить выставку до понедельника по 9-е число, чтобы учеников Вашей Академии бесплатно пустили бы на выставку. Поэтому прошу Ваше Превосходительство, если найдете нелишним, дать знать бедным молодым художникам, а им достаточно при входе сказать, что [они] — ученики Академии.

И. Айвазовский.

Невский проспект, дом Ланчинова, кв. 11»[259].

Казалось бы, уже никакой успех не мог удивить Айвазовского, столь привычного к восторгу зрителей и всевозможным почестям. Но вскоре после открытия своей петербургской выставки феодосийский маринист был удостоен без преувеличения исключительной чести — представить автопортрет в знаменитой флорентийской галерее Уффици, третьим из отечественных художников после О. А. Кипренского и К. П. Брюллова. По этому поводу в Россию был направлен доклад художника Железнова: «…профессора флорентийской Академии сообщили Ивану Константиновичу, что, по уставам Академии, он, как высокоталантливый иностранный художник, должен написать свой портрет для помещения в галерею»[260]. И в наши дни остается недостаточно ясным, когда именно для Уффици был приобретен «Автопортрет» выдающегося мариниста. Следует предположить, что это произошло почти сразу после его создания, а дату завершения произведения указал на нем сам автор — 1874 год. Автопортрет Айвазовского точно передает и внешнее сходство, и внутренний мир художника. Человека, посвятившего себя творчеству, перед взором которого словно предстает столь любимое им море — образы его будущих полотен.

Этот автопортрет по экспрессии, точности рисунка, передаче сходства, яркой романтической образности должен быть причислен к наиболее удачным портретным образам кисти Айвазовского, а также к числу лучших его изображений. Этот портрет и сегодня широко известен: художник предстает в трехчетвертном повороте, его взгляд спокоен, обращен вдаль, словно к его любимым морским просторам, шейный платок откинут назад порывом ветра. Ту же закономерную ассоциацию с морем вызывает фон автопортрета, выдержанный в серо-бирюзовых, серо-жемчужных, синеватых насыщенных тонах. Звучание портрета, по образному решению полностью отвечающее канонам романтизма, в то же время реалистично. Бесспорно, что свойственное Айвазовскому сочетание разных стилей, различных манер характерно для большинства центральных произведений этого поистине уникального мастера.

Море стало символом его творчества и всей жизни. Его дар, посвященный прежде всего морской стихии, подобно ей, не знал границ и не считался с препятствиями. Он родился в городе на морском берегу, здесь же закончились его земные дни. Его жизнь всегда и неизменно, так или иначе была связана с морем, будто предопределена им. Он рос и создавал свои первые произведения на черноморском побережье, учился на берегах Балтики в Санкт-Петербургской академии художеств. Мировое признание пришло к нему близ берегов Адриатики в Италии, в призрачной Венеции, овеянной морем, он создал свой первый шедевр теологической тематики — картину «Хаос. Сотворение мира». Расцвет его творческой и общественной деятельности, все свершения зрелых лет и заката жизни были вновь связаны с родной Феодосией, с родными берегами. Так замыкался жизненный круг, и в этой его наполненности извечным совершенством моря заключался особый смысл, понятный талантливому художнику, смысл, подобный Божьему дару, раскрытый в его произведениях и деяниях.

От автопортрета Ивана Константиновича обратимся к другим его портретным образам. При этом вспомним, что писали Ивана Константиновича весьма часто, к тому же многие известнейшие художники, такие как В. А. Тропинин, И. Н. Крамской, А. В. Тыранов, Д. М. Болотов. Однако их произведения, за исключением, пожалуй, раннего портрета кисти Тыранова, характеризует несколько вялая или слишком старательная манера письма и словно приглушенная трактовка выразительных черт лица мариниста, не передающая с желаемой точностью ни его визуальный облик, ни его темперамент, ни психологическое содержание.