Айвазовский

Краевед И. М. Саркизов-Серазини в книге «Старая Феодосия» писал о деревянном «Мосте вздохов» следующее: «Сколочен мостик был весьма грубо, с широкими щелями в полу и длинными скамьями вдоль стены. Вот это-то прозаическое место феодосийская молодежь любила южной любовью. Мостик Вздохов фотографировался, печатался на открытках, предлагался вниманию каждого приезжего. В лунную ночь волшебными огнями загоралось море, золотыми переливами набегала волна на берег… В эти ночи, воспетые кистью крупнейших феодосийских художников, мостик заполнялся до отказа»[313]. И потому благодарную память о художнике-подвижнике местные жители хранят и в наши дни.

Иван Константинович неизменно защищал интересы армянской церкви в Феодосии, о чем сообщал в письме Г. А. Эзову:

«Вернувшись сюда из Петербурга, застал наше феодосийское армянское общество в ужасном возбуждении против здешнего армянского священника Тер Мартирос. Хотя он и был 20 лет в Феодосии, но всегда имел против себя все общество и несмотря на это с протекциею двух домов остается все-таки на месте. В церковь никто не ходит, и это весьма достойно сожаления. Я вполне разделяю отношение общества, потому что священник, в самом деле, невозможен. Жаловались в консисторию, но священник и двое покровителей сумели вовремя материалом предупредить, послали жалобу в Эчмиадзин к Макару, но узнав об этом, покровители послали нарочного. Весьма обязали бы, ежели бы Вы написали к епархиальному и освободили бы наш город от этого урода. Не откажите в этой покорнейшей моей просьбе.

Прошу передать от меня и от Анны Никитичны моей усердный привет уважаемой сестре Вашей и принять уверение в истинном уважении и преданности»[314].

От водоворота событий, встреч, необходимости решать массу вопросов художник стремился к уединению в своей мастерской, где его ждали незавершенные холсты, множество набросков и эскизов, где приходили новые замыслы, а значит, на полотнах вновь и вновь возникали образы стихии всей его жизни — моря. Одна из таких масштабных композиций создана художником в 1883 году по заказу графа Уварова, о чем свидетельствует письмо мариниста Г. А. Эзову:

«Многоуважаемый Герасим Артемьевич!

Собираюсь давно к Вам писать, но картина для московского музея и поездки в Керчь и Симферополь помешали.

На днях окончил я известную Вам картину по заказу графа Уварова и около 25 числа этого месяца отправлю в Москву, дабы к 5-му мая картина была бы на месте. Не знаю, как поступят по получении картины, но до сих пор, по крайней мере, не исполнили моего желания. При свидании в Москве граф обещал выслать часть денег, но ничего до сих пор нет. Между тем мне пока стала порядочно эта картина, да еще приходится с картиной отправить специалиста для приведения в порядок картины и установления на месте, так как картина громадная и полукруглая…

И. Айвазовский»[315].

За напряженными трудами время неслось стремительно. Наступило лето 1884 года, и художник вновь решил отправиться в путешествие, на этот раз по великой русской реке — Волге. Предпринятая в конце июня — начале июля поездка нисколько не разочаровала его, о чем он сообщал знаменитому критику В. В. Стасову после возвращения в Феодосию: «От Волги я в восхищении, от Рыбинска до Самары плыли при отличной погоде. Прошу покорнейше принять уверения в истинном уважении и преданности»[316]. В тиши своего дома художник обращается к воспоминаниям о годах своей молодости, о первой итальянской поездке, поскольку по просьбе Стасова для задуманной им статьи разыскивает письма своего друга студенческих лет — Василия Штернберга, рано ушедшего из жизни. В письме Владимиру Стасову Иван Айвазовский поясняет: