Айвазовский

Такая направленность была исключительно близка мировосприятию, душевному складу Ивана Айвазовского — его энергии, жажде свершений, готовности преодолевать трудности. Именно поэтому для феодосийского художника романтизм сохранял актуальность всегда — это был стиль его жизни, его деяний, его мирочувствования. Таково решение центральных произведений Айвазовского, таких как «Радуга», «Девятый вал», «Черное море», «Сотворение мира» и многих других, в которых всегда остается надежда на преодоление трагедий, скорбей, страданий, на победу человека в битве со стихией. Цветовые созвучия его полотен подобны музыкальным аккордам, служат напоминанием и о музыкальных произведениях эпохи романтизма. Близкой аналогией следует назвать стретту Манрико из оперы итальянского композитора Джузеппе Верди (1813–1901) «Трубадур». «После целого ряда предварительных опытов в области оперы, относящихся к 1840-м годам, то есть ко времени Романтизма, этот композитор создает в 1850-е, на выходе во вторую половину XIX века, подряд три оперных шедевра — „Риголетто“ (1851), „Трубадур“ (1853), „Травиата“ (1853). В них утверждается новая эстетика, которая, несомненно, соотносится с реалистическими устремлениями. Вместе с тем отдельные страницы названных произведений несут в себе явно романтический художественный заряд, и он связан, как правило, с выявлением энергетики напряженнейших преодолений»[92].

Тот же романтический художественный заряд и энергетика преодолений свойственны личности И. К. Айвазовского. Произведения феодосийского мариниста, пожалуй, как и любого выдающегося мастера, выходили за рамки определенных стилистических и хронологических ограничений, никак не соответствовали им. Приверженность романтизму обосновывала некий консерватизм его искусства. Но, с другой стороны, выдающийся маринист во многом опережал свое время, предвосхищал эволюцию культуры в своих картинах. Основная причина такой на первый взгляд противоречивой закономерности кроется в следовании художника натурным впечатлениям, в его исключительном даре чувствовать, запоминать тончайшие изменения морского пейзажа, в умении отразить их на полотне, наделить философским смыслом. Он словно пропускал через свою душу жизнь моря, явленную в художественных образах. И потому в точности воспроизведения природы в его маринах очевидна реалистическая трактовка. Способность передать световоздушную среду, нюансы освещения, впечатление от изменчивости морских видов близки импрессионизму. Смелость колористических контрастов и тональных сопоставлений в широких живописных обобщениях служит истоком абстрактного видения, следовательно, и новаторских стилистических решений начала ХХ века в русле абстракционизма.

К 1840 году, ко времени окончания Академии художеств и началу пенсионерской поездки, феодосийский живописец достиг уже не только профессиональной самостоятельности, но и самобытности творчества, свойственной сильным, незаурядным личностям.

К такому типу людей, несомненно, относился и брат мариниста Габриэл. Будучи в Венеции, Иван Айвазовский получил возможность встретиться с ним. Художник посетил остров Святого Лазаря, где после многолетней разлуки увиделся с Габриэлом, который принял монашеский сан под именем Гавриил и жил в монастыре на острове. Личность, одаренность и дела Габриэла Гайвазовского (1812–1880) по-своему не менее значительны, хотя и трудно сопоставимы с талантом и деятельностью Ивана Константиновича.

Габриэл был средним из трех братьев в семье Гайвазовских. С ранних лет родители заботились о его образовании. Мальчик был отдан учиться в город Карасубазар (ныне Белогорск) в Крыму к Минасу Медици. Именно первый наставник направил его для продолжения обучения в академию мхитаристов на остров Святого Лазаря. В 1830 году, в 18 лет, он был пострижен в монахи.