Айвазовский

Рассказу мариниста вторили отзывы многих итальянских, российских, армянских газет и журналов.

В газете «Одесский вестник» был опубликован отзыв К. А. Векки о картинах И. К. Айвазовского: «Пользуясь дружбой Гайвазовского, я посетил его мастерскую, которую, менее, нежели в месяц, он обогатил пятью картинами. Вдохновенный прелестным цветом нашего неба и нашего моря, он в каждом взмахе своей кисти обличает свой восторг и свое очарование. Игра лунного света, в котором он захотел изобразить Неаполь ночью, полна истины и блеска и приводит в такой восторг, что наблюдатель, очарованный волшебными переливами красок, среди бела дня переносится как бы в ночь, смотря, как луна светит на горизонте и, придавая особый оттенок предметам, блещет на полосе озаряемого ею моря…

Если бы не препятствовали мне условия этого журнала, я желал бы поговорить подробнее о прелести этих картин, теперь же ограничиваюсь повторением тысячи искренних похвал даровитому творцу их, который так полно соответствует искусством своей кисти и пылким гением своим надежде, внушенной им художеству и своим соотечественникам»[115].

С восторгом о картинах И. К. Айвазовского писал в дневнике промышленник, общественный деятель и издатель-публицист Федор Васильевич Чижов, в то время путешествовавший по Италии с целью приобретения картин для своей коллекции:

«Душе Айвазовского нужно одно море, в одной свободной этой стихии он умеет найти отголоски на все движения поэтической души своей… (пропуск в оригинале. — Е. С.) Сорренто поэзию своего великого имени и при обворожительных звуках октав знаменитого поэта путешественники забыли звук плесков залива, в свою очередь полного поэзии. Вы увидите картину Айвазовского, и жилище Тассо[116] предстанет пред вами с двойной прелестью, тихие воды его моря очаруют вас и своим чудно-голубым цветом, с блеском чудной лазури неба, и своею серебристой поверхностью, в которую смотрится берег, тот берег, на котором несчастный, но великий страдалец проводил и самые счастливые дни своего детства, и самые горькие дни гонения судьбы.

Взгляните направо, на этом скалистом берегу стены, свидетельницы его детских восторгов и затем его горестей. Комнаты, в которой он родился, более не существует, художник не прибавил ее и не имел нужды. Его поэтическая душа поняла душу поэта, и Тассо высказался в его картине не остатками своего жилища, но поэтическою стороною картины. В этой голубой тиши вы ощущаете прелесть стихов освобожденного Иерусалима, смотря, как бы верите, что звучность октав была гармоническим отголоском звучных всплесков воды зеркальных гладей в самых волнах своих, этих длинных, приятно округленных хрустальных выпуклостях воды, которые Айвазовский снял на полотно с залива…

Вот вам все картины нашего Айвазовского. С каким восторгом говорили мы это „нашего“ в Риме, с какой гордостью смотрели мы на слово Киззо (вероятно, russo — русский. — Е. С.), написанное на карточке под его картинами, которые поставлены на Римской выставке, и с каким наслаждением видим с этих картин копии на многих римских улицах. Слабые копии привлекают к себе любителей прекрасного, воображаю я, что произведут оригиналы на нашей петербургской выставке. Вы, я думаю, помните его прежние картины, его „Крымскую ночь“, тихую задумчивую ночь, боязливо являющуюся жадному взору зрителей. Теперь эта ночь во всей прелести, во всей полноте и силе. В ней развились все те прекрасные стороны, каких ожидали вы от ее стыдливой юности. С их развитием она сохранила свою девственную скромность, и ее зрелая задумчивость входит глубже в душу зрителя»[117].

Головокружительный успех сопутствовал художнику в Италии постоянно. Но он оставался все так же требователен к себе, по-прежнему неустанно работал, много писал. Картины, созданные в Венеции, Флоренции, Неаполе, Амальфи, Триесте, Сорренто, были показаны на выставках в Риме и Неаполе. Критики, как и заказчики, были неизменно благосклонны к Айвазовскому. На выставке в Риме его картины, и в первую очередь «Хаос», «Буря», «Неаполитанская ночь», получали всё новые похвалы. Одно из самых ярких подтверждений тому — восторженный отзыв выдающегося английского живописца, мастера романтического пейзажа, в том числе и морского, Джозефа Мэллорда Уильяма Тёрнера (1775–1851). Он, увидев на выставке пейзажи мариниста, настолько был потрясен картинами 1842 года «Штиль на море», «Буря», «Неаполитанский залив в лунную ночь», что оставил хвалебный отзыв в стихах на итальянском языке. Дословный перевод фрагмента стихотворения звучит так: «Великий художник! Прости меня за ошибку мою, когда я принял за действительность картину твою, но настолько очаровательна работа твоя, что восторг овладел мною и до сих пор не покидает меня. Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновляет Гений»[118].