Айвазовский

Выдающегося мариниста с М. П. Погодиным связывали глубоко уважительные, почтительно дружеские отношения. Михаил Петрович Погодин (1800–1875), известный историк, а кроме того, журналист, публицист, писатель-беллетрист, издатель, коллекционер, отличался серьезным отношением к делу, несомненным профессионализмом. Что всегда было свойственно и Ивану Константиновичу. Образ Погодина ассоциируется для нас, прежде всего, с выразительным, глубоко психологичным портретом кисти В. Г. Перова. Историк и маринист не могли не быть интересны друг другу. Оба — творчески состоявшиеся, талантливые люди, преданно служащие делу своей жизни. Во многом совпадали их политические взгляды, их оценки событий из истории Отечества. Так, М. П. Погодин посвящал свои публицистические работы Крымской войне, которую столь остро переживал и феодосийский художник.

Михаил Петрович задумал тогда написать труд о ярких личностях Крыма, для чего в одном из писем просил мариниста прислать биографические данные свои и брата Гавриила, тщательно исследовал Крым, осознавая блестящие перспективы еще только зарождавшегося российского курорта. Художник не замедлил с ответом, отправив ответное письмо:

«5 ноября 1860 г., С.-Петербург.

Милостивый государь Михаил Петрович!

С удовольствием исполняю желание Ваше и при сем прилагаю две записки, но ежели о Феодосии пожелаете иметь более сведений, то спросите Александра Ивановича Казначеева. Он лучше всех знает, как князь Воронцов понимал край Южный. Биографию свою я изложил столько, сколько я полагаю достаточным, а указать на лучшие свои произведения, право, не могу по той причине, что вскоре после окончания я вижу в них много недостатков и только тем утешаюсь, что вперед лучше напишу, поэтому-то я и не люблю их иметь долго у себя.

Примите мою искреннюю признательность за внимание ко всему, что так близко для нас, феодосийцев. Брату Гавриилу я написал о желании Вашем, и он, вероятно, скоро доставит сведения к Вам.

Против него сильно интригует армянский патриарх[224] из зависти, что брат причиною заведений и проч. Сам ничего не делает и другим хочет мешать.

С чувством глубочайшего уважения имею честь быть Вашим покорнейшим слугою

И. Айвазовский»[225].

Это письмо, казалось бы, далеко не самое важное по своему содержанию в достаточно обширной переписке И. К. Айвазовского, все же по-своему весьма значимо, поскольку раскрывает для нас личностные качества мариниста: его любовь к родной Феодосии, требовательность к себе — постоянное недовольство написанными картинами, переживание за брата. О его жизненной позиции и благородстве души свидетельствует несогласие с распространенной до банальности и в наши дни позицией завистливого недруга Габриэла Гайвазовского: «Сам ничего не делает и другим хочет мешать». Такая линия поведения была абсолютно неприемлема для мариниста, поскольку он придерживался строго противоположного: сам делал все возможное, а часто и невозможное, и стремился поддерживать других. Именно такая направленность определяла его жизненное кредо с ранней юности до последних дней, во многом благодаря именно ей он достиг столь многого, поэтому так успел все намеченное к исполнению и всегда был созидателем — человеком, художником, гражданином.

1860–1870-е годы справедливо считаются временем расцвета зрелого творчества Ивана Константиновича, однако это время не лишено взлетов и падений, когда вдохновение и радость творческих побед сменялись неопределенностью, скорбной тягостью переживаний.

Одно из таких жизненных испытаний обрушилось на Ивана Константиновича в самом начале 1861 года. В письме А. П. Халибову он сообщает о болезни жены и дочери, и даже скупые строки передают всю глубину тревоги художника: