Айвенго (Ivanhoe)

Can the wrinkled decrepit hag before thee, whose wrath must vent itself in impotent curses, forget she was once the daughter of the noble Thane of Torquilstone, before whose frown a thousand vassals trembled?"	Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного тана Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
"Thou the daughter of Torquil Wolfganger!" said Cedric, receding as he spoke; "thou-thou-the daughter of that noble Saxon, my father's friend and companion in arms!"	- Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик, пятясь от нее. - Ты... ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного товарища?
"Thy father's friend!" echoed Urfried; "then Cedric called the Saxon stands before me, for the noble Hereward of Rotherwood had but one son, whose name is well known among his countrymen.	- Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. -Стало быть, передо мной Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудского только и был один сын, и его имя хорошо известно среди его соплеменников.
But if thou art Cedric of Rotherwood, why this religious dress?-hast thou too despaired of saving thy country, and sought refuge from oppression in the shade of the convent?"	Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое монашеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах монастыря обрел пристанище от притеснений?
"It matters not who I am," said Cedric; "proceed, unhappy woman, with thy tale of horror and guilt!-Guilt there must be-there is guilt even in thy living to tell it."	- Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. -Продолжай, несчастная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Да, преступлениях, ибо то, что ты осталась в живых, - преступление.
"There is-there is," answered the wretched woman, "deep, black, damning guilt,-guilt, that lies like a load at my breast-guilt, that all the penitential fires of hereafter cannot cleanse.-Yes, in these halls, stained with the noble and pure blood of my father and my brethren-in these very halls, to have lived the paramour of their murderer, the slave at once and the partaker of his pleasures, was to render every breath which I drew of vital air, a crime and a curse."	- Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Страшные, черные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах искупить даже огонь посмертных мучений. Да, в этих самых комнатах, запятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом доме я жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. Каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.
"Wretched woman!" exclaimed Cedric.	- Несчастная женщина! - воскликнул Седрик.
"And while the friends of thy father-while each true Saxon heart, as it breathed a requiem for his soul, and those of his valiant sons, forgot not in their prayers the murdered Ulrica-while all mourned and honoured the dead, thou hast lived to merit our hate and execration-lived to unite thyself with the vile tyrant who murdered thy nearest and dearest-who shed the blood of infancy, rather than a male of the noble house of Torquil Wolfganger should survive-with him hast thou lived to unite thyself, and in the hands of lawless love!"	- В то время когда друзья твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забывали в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока все мы оплакивали умерших и чтили их память, ты жила! Жила, чтобы заслужить наше омерзение и ненависть... Жила в союзе с подлым тираном, умертвившим всех, кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев, чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного рода Торкиля Вольфгангера. Вот с каким злодеем ты жила... да еще предавалась наслаждениям беззаконной любви!