Айза

В Пуэрто-Нутриас исчезли последние намеки на шоссе (асфальт закончился много-много километров назад), и само селение было все равно что край света… или, по крайней мере, здесь заканчивалась цивилизация XX века. Стояло лето, уровень воды в Апуре сильно упал, и от поселка до места, где был пришвартован плот, пришлось добираться четверть часа, поэтому непросто было себе представить, что через несколько месяцев, когда проливные дожди в полной мере наделят реку мощью и великолепием, нынешний мирный поток, шириной каких-нибудь триста метров и очень мелкий, начнет лизать ближние глиняные хибары расположенной в отдалении деревушки.

— А зимой, — заметила Селесте Баэс, — никто и не мечтает переправиться через реку, потому что вода стоит выше крон деревьев, а река превращается в бушующее море, способное во время пика половодья смыть все на своем пути.

Пикап очень медленно проехал по топкому берегу и погрузился на полуразвалившийся плот-бонго, сооруженный из бревен и пустых бидонов. Его толкали четверо мужчин, упираясь длинными шестами в глинистое дно, чтобы затем перейти с носа на корму, вытащить шест из воды и проделать все заново.

На другой стороне и почти на таком же расстоянии от кромки берега, что и Пуэрто-Нутриас, располагался Брусуаль, с полным основанием считавшийся первым и последним настоящим селением льянос и началом и концом всех дорог, которые шли из саванны или вели к ней.

Улицы поселка были широкими и пыльными, по обе стороны стояли дома с белыми стенами и крышами из пальмовых листьев или оцинкованного железа, широкими окнами, окрашенными в самые яркие цвета, и высокими дверьми, перед которыми находились перекладины для коновязи.

Брусуаль был таким поселком, где все было приспособлено главным образом для лошадей, которые делили его в первую очередь с коровами, свиньями, собаками и курами, а уж потом с людьми. На глаза Пердомо попались лишь босоногие всадники, оборванные ребятишки и пара темноликих женщин с запавшими глазами, которые в меланхолическом молчании проводили взглядом проезжающий мимо автомобиль.

В пятистах метрах от последнего дома, когда остались позади и неуклюжие свинарники, и два заброшенных огорода, окончательно исчезли и какие-либо намеки на шоссе, дорогу или тропинку, поскольку именно здесь начиналась саванна, а саванна не признавала ни шоссе, ни дорог, ни тропинок, потому что, сколько бы их ни проложили за время сухого сезона, наводнения следующей зимы смывали их с лица земли.

И вот там, на самом краю безбрежного моря ковыля, Селесте Баэс остановила машину, попросила всех выйти и, откинув спинку своего сиденья, продемонстрировала целый арсенал отлично смазанного оружия.

Первым делом она извлекла блестящий «ремингтон», проверила, заряжен ли он, как полагается, есть ли в патроннике патрон, и протянула Асдрубалю Пердомо.

— Умеете с ним обращаться? — спросила она.

Все четверо в некотором смущении переглянулись, и наконец Асдрубаль неуверенно кивнул.

— На флоте я держал в руках карабин, — признался он. — Но стрелял от силы раз десять и не помню, был ли он похож на этот.

— А вы?

Себастьян, которому был адресован вопрос, пожал плечами:

— Та же самая история… — Он бросил взгляд на равнину, раскинувшуюся перед ним. — Но, как я себе представляю, мы ведь не на войну отправляемся.

— Нет, конечно, — подтвердила женщина. — Мы не отправляемся на войну, однако льянос кишит угонщиками скота, и, если по пути мы с ними столкнемся, единственный язык, который они понимают, — это язык свинца. Вот курок, вот предохранитель, а это — затвор, — показала она. — Оружие заряжено, и способны вы или нет сразить конокрада — дело ваше, но все же советую вам потренироваться, потому что единственное, что у вас здесь будет в избытке, — это боеприпасы и возможность их использовать.

Себастьян Пердомо пристально посмотрел на нее.

— Послушайте! — наконец спросил он. — Вы это серьезно?

Она взглянула на него в упор:

— Я что, похожа на шутницу?

Пердомо Вглубьморя вновь обратили внимание на ее худую, стройную фигуру, энергичные черты лица, волосы, забранные под шляпу неопределенного цвета, холодные черные глаза, и тогда Себастьян еле заметно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Вы не похожи на шутницу, но я думал, что такие вещи происходят только в кино.

— Послушайте, — сухо прозвучало в ответ. — На том берегу реки закончилась цивилизация, а впереди, за льянос, начинается сельва Ориноко — там, можно сказать, начинается доисторический мир. Привыкните к мысли о том, что с каждым днем пути мы будем как бы откатываться на столетие назад. — Женщина туже затянула потрепанный пояс-патронташ, на котором висел тяжелый револьвер, и начала распределять остальное оружие, словно раздавала ножи и вилки в начале пикника. — Возьмите за правило носить его с собой, — добавила она. — Здесь, помимо грабителей и конокрадов, еще водятся змеи, пумы, кайманы, анаконды, быки, которые нападают ни с того ни с сего, и коварные ягуары, которых мы называем тиграми. — Она протянула Аурелии замечательный никелированный револьвер, но та отказалась.