Айза

Асдрубаль и Себастьян, широко расставив ноги, сидели на груде ящиков, мешков и бидонов, которые казались одушевленными, поскольку то и дело подпрыгивали, будто норовя выскочить наружу — мол, к черту всю эту свистопляску! Молодым людям несладко пришлось, гораздо хуже, чем женщинам: солнце упрямо желало их испепелить, пыль забивалась прямо в ноздри, а тряска напоминала непрекращающуюся потасовку с оравой разгулявшихся невидимок, которые старались во что бы то ни стало сбросить их в море густой травы.

Два часа спустя они достигли берега первого каньо, и Селесте Баэс остановилась в тени кустов, из которых выпорхнули десятки красных ибисов и огромных цапель в черно-белом оперенье, метко прозванных солдатами: их бравый вид говорил сам за себя.

— Переждем здесь самую жару и поеди́м, — сказала Селесте. — Можете ополоснуться из ведер, только не заходите в воду. Текущие реки менее опасны, а вот каньо, когда начинают высыхать, кишмя кишат разными тварями, которые с каждым разом становятся все более агрессивными. Могут встретиться угри, тембладоры[25], пираньи, скаты, а то и анаконда. — Она указала на темное пятно, выделявшееся на противоположном берегу, в двухстах метрах ниже по течению. — А вон кайманы, которые у нас бывают двух видов: «якаре́» и «баба», — и любой из них может запросто откусить ногу.

Несколько минут спустя Асдрубаль, поливавший брата из ведра мутной теплой водой, которая мало освежала, но зато частично смывала с него толстый слой пыли, на мгновение прервал свое занятие и задумчиво проговорил:

— А не сваляли ли мы дурака? Не думаю, что это подходящее место для Айзы.

— А где оно, подходящее? — отозвался Себастьян. — Каракас, где какой-то тип попытался сделать из нее проститутку, или Сан-Карлос, где с нас не спускали глаз, словно мы того и гляди кого-нибудь обчистим? — Он в свою очередь взял ведро, зачерпнул воды и медленно вылил на голову брата, стараясь смыть кашеобразную массу, в которую превратилась пыль на его волосах. — Согласен, место неподходящее, но ведь у нас не было выбора. Полагаю, что раз кому-то удалось дожить здесь до старости, то и мы сможем продержаться какое-то время. Вряд ли это такое уж гиблое место.

~~~

Дом был большим и светлым, из древесины парагуатана[26] и даже каобы, которая в этих краях стоила не дороже самой сухой палки, с широкой галереей, опоясывавшей его со всех сторон. Он стоял на сваях, которые защищали его от змей и скорпионов и уберегали от опасности, когда спящая река вдруг просыпалась. Дом расположился почти на вершине холма, но держался на приличном расстоянии в несколько сотен метров от развесистых сейб и высоченных пальм мориче[27], притягивающих молнии, которые всегда были злейшим врагом сельских домов.

Краска облупилась, а дожди и солнце за столетие наложили свою печать на кровлю и стены, однако он сохранил гордую осанку самой крепкой и высокой постройки от Апуре до Меты.

— Это было знаменитое имение «Тигр»[28], которое никто не мог объехать и за три дня, однако наследники в ходе раздела имущества его мало-помалу искромсали. В итоге нам достались дом, эти земли и скот, и, поскольку имя стало ему «велико», мой отец переименовал его в «Кунагуаро»[29]: здесь водятся такие кошки, немного крупнее дикой.

Селесте Баэс этот дом был хорошо знаком, потому что она провела в нем самые замечательные дни своего детства, а спустя несколько лет — долгие месяцы беременности, пока не родила в задней комнате. Она так и не узнала, какого пола был ребенок: его тут же унесли спокойные воды реки, потому что дон Леонидас Баэс не желал иметь в своей семье сына батрака.

Сидя в кресле-качалке на галерее в ожидании заката, о котором она сохранила столько воспоминаний, и слушая шум, производимый у нее за спиной Пердомо Вглубьморя: те двигали мебель, подметали помещения и обустраивали свой будущий очаг, — она с тоской переносилась в то время, когда долгими часами сидела на этом самом месте, поглаживая живот и замечая, как толкается ребенок. Ей хотелось взобраться на коня и галопом умчаться подальше, чтобы найти надежное место и родить там ребенка. С тех самых пор тяжким камнем давило ей на сердце сознание собственной трусости, ведь невинное существо не заслуживало такого трагического конца. В глубине ее души всегда жила уверенность: сохрани она ребенка — и последующие годы не оказались бы столь бесплодными, пустыми и лишенными смысла.

Вот вырос бы он сейчас Факундо Баэсом, было бы на кого переложить груз — ежедневно воевать с пеонами и лошадьми; было бы с кем разделить усилия и тяготы, кому подарить столько неистраченной любви.

Парень, без всякого сомнения, вымахал бы богатырем, вроде Асдрубаля, с его черными кудрями, мощным торсом и квадратной челюстью. У нее прямо сердце забилось, когда он стянул с себя рубашку на берегу каньо, чтобы брат полил на него водой из ведра. И Селесте недоумевала: если она так затрепетала, увидев полуобнаженным такого красивого мужчину, отчего же она едва не лишилась чувств, когда поодаль, за кустами, ей открылась великолепная нагота его сестры?