Академии Тьмы и Света: Эстетика интриг (СИ)

— Как себя чувствует любой человек на пороге смерти? Отвратительно, конечно. — Она помолчала, а потом слабо протянула: — А-а-а, так вот зачем ты здесь? Узнала, что я умираю, и решила проводить в последний путь? — Мать облизала губы, а потом, собрав все силы, издевательски продолжила: — Или ты думала, что я заплачу и повинюсь во всем, что сделала? Четырнадцать лет прошло, Ровена, а ты все еще остаешься маленькой девочкой, которая продолжает идти против воли матери.

Я смотрела на нее, не отрываясь. Только частое моргание, призванное остановить слезы, и поджатые губы говорили о внутреннем состоянии.

А ведь меня разрывало. Достойно выдержав беседу с отцом и даже первые минуты с матерью, я уже успокоилась, а тут такой сюрприз. Мать знала мои слабые места, как никто другой, и нещадно била по ним. Почему? Наверное, потому что я не соответствовала ее идеалу. И вряд ли когда-нибудь смогла бы сделать это.

— Ты права, мама, — теперь мой голос стал таким же хриплым, как ее, но совершенно по другой причине, — я действительно надеялась. Но ты так и не поняла, что натворила.

Мать вновь поднялась на локтях, на этот раз успешней, и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, сказала:

— Если бы не я, ты не стала бы такой, какая есть.

Я смотрела на женщину, которая воспитала меня, и понимала, что лично к ней ничего не чувствую. Вот совсем. Ни обиды, ни злости, ни любви. Да, слезы начинали медленно катиться по щекам, но это никак не отразилось на внутреннем состоянии. Я оплакивала себя, прощалась со своими страхами. А эта женщина — моя мать — уже давно ничего для меня не значила, и я много лет подряд боялась всего лишь призрака.

— За последние несколько дней мне несколько раз говорили, что я должна благодарить тебя. Знаешь, за что? Из-за твоих неправильных решений я нашла свое место в жизни. Звучит красиво. Однако мне кажется, это неправильно. Если бы ты не пыталась навязывать мне свои желания, то я могла бы быть счастлива еще много лет назад.

— Да ну? — усмехнулась мать и на миг прикрыла глаза. Попытка сдвинуться с места забрала последние остатки сил.

— Пусть не с Себастьяном. Я бы поступила в университет и стала бы высококвалифицированным магом не в двадцать шесть, а на несколько лет раньше. Я бы стала счастливой не вопреки, а благодаря тебе. Но…

Я взглянула на ее лицо, ища ответы. С каким нескрываемым отчаянием я молила богов о том, чтобы увидеть ее сожаление или вину, но увидела лишь плохо скрываемую насмешку.

— Но ты ведь так и не поняла, да? — заключила я. — Ты до сих пор не понимаешь, почему я предпочла разорвать связи со всеми друзьями, родными, со всем прошлым, лишь бы не видеть тебя.

— Ты должна быть благодарна мне! — фыркнула мать, и в ней я увидела прежнюю леди Симону, надменную аристократку. — Я воспитала тебя. Я твоя мать, и ты должна была слушаться меня! Знаешь, кем сейчас является Сим Норман? Он руководит вормесской службой безопасности, а ты могла бы быть женой такого влиятельного человека!

— Что ж, я не завидую вормесской службе безопасности, — криво усмехнулась я.

Мать хотела что-то сказать, но внезапно громко закашлялась. Губы ее окрасились красными каплями крови.

На звук кашля отреагировала сиделка, молодая девушка. Все это время она стояла в коридоре, позволяя нам остаться наедине, а сейчас вошла и, достав из глубокого кармана фартука платок, поднесла его к губам моей матери, осторожно вытирая кровь.

Я подождала, пока приступ пройдет, а потом произнесла, ничуть не стесняясь сиделки:

— Пусть боги отправят тебя в лучший мир, мама. Я постараюсь не вспоминать о тебе плохое.

В голове осталась картина того, как я вышла из спальни, как спокойно и тепло попрощалась с отцом и Леопольдом, как вышла из поместья и, не оглядываясь, вышла за ворота. Но это была не я, как будто телом кто-то управлял. И только сидя в закрытом экипаже очнулась от боли внутри. В груди, где должно быть сердце и, по утверждению целителей, душа, отчаянно свербело и ныло, как будто сквозь кожу проникал игла и сейчас втыкалась во все внутренности.

Я согнулась, прижимаясь грудью к коленям, и спрятала лицо в ладонях. Еще никогда я не плакала так отчаянно, навзрыд, даже когда в первые месяцы в Родероне одолела отчаянная тоска по дому. Слезы не переставали течь, замочив плащ и немного платье, а всхлипы заглушал городской шум и топот копыт.

Я действительно отпустила прошлое и не злилась на мать, но было больно осознавать, что я так и не стала для нее кем-то важным. Поэтому и слезы, и внезапная истерика.

В гостиницу я заходила, спрятав лицо под капюшоном. Нужно было постараться, чтобы в тени плаща разглядеть опухшее лицо и покрасневшие глаза. В коридоре мне встретился Ингвар. Поначалу он не заметил моего состояния.