Академия Буря

Город Саусборн – морская столица Асерина – знаменит огромным количеством разнообразных ругательств, привезенных со всей Лайонассы. «Жмых», «д’гарр», «сажа», «ладыггр» и другие словечки наравне с нашим «прахом» и «пеплом» предоставляют жителям Саусборна широкий ассортимент для выражения бурных чувств.

Энциклопедия «Доронах»

Угодья академии в ночи таяли чернильными громадами.

Согласно карте, коттедж мастера Голден-Халлы располагался на островке посреди озера. Моста не было, зато у берега стояла лодка, которую Найт не преминула использовать. Ватерлиния располагалась так высоко, что девушке казалось: ее вот-вот затопит. Темная вода по бокам булькала холодом.

Остров оказался крохотным. У пирса стояла, стуча об него бортом, вторая такая же лодка.

«М-м, – подумала Найт. – Надеюсь, я не нарушила тонкий баланс задачи в стиле “ждали на берегу волк, коза и капуста…”».

Домик Голден-Халлы празднично мерцал. Причем светились не столько окна – зашторенные полноценно, – сколько лесные огоньки, без устали кружащие вокруг. Покатая крыша полностью заросла мхом, по стенам вниз сбегал густой изумрудный плющ. Сказка, да и только!

Ладислава подошла к крыльцу и занесла кулак, чтобы постучаться, как вдруг… Изнутри донеслась музыка.

Найт замерла.

Играла виолончель. Это был колоссальный поток совершенно упоительных звуков, в которых можно было утонуть похлеще, чем в озере. Казалось, музыка подвижна и текуча, как ртуть. Она меняла ритмы, гаммы, стили; она была широкой и просторной, курсивно-прихотливой, величаво-низкой и ласкающе-воздушной.

В ней были изумление и страх перед необъятностью бытия – и тихая радость от того, как чудесен этот конкретный вечер на этом конкретном островке. Звенело легкое лукавство, грело теплое обещание, а еще было что-то такое, что бьется внутри, как птица, и никак не может найти окно…

Ладислава не могла дышать.

Точнее – не хотела. Казалось, вдох разобьет магию, непременно оказавшись слишком шумным.

Боги, как это красиво. Ты правильно сюда пришла, Ладислава. Кто еще может тебе помочь, кто еще может сотворить настоящее чудо – если не Этот? Невозможный, невероятный, упоительно-рыжий сыщик…

Но вот – финальная нота. И тишина.

Полоска света, выбивающаяся из-под двери, затемнилась, когда к ней процокал кто-то маленький. Послышалось собачье фырканье. Потом мужские шаги. Дверь открылась, и на пороге очутился Берти, странно-темный на фоне света.

На его лице не было привычного воодушевленно-лукавого выражения – только спокойная задумчивость и приятная усталость.

– Найт? Добрый вечер, – удивился Берти. Голос у сыщика был чуть хриплый после долгого молчания.

А еще в нем проскользнули нотки смущения: ведь Берти никогда не играл для других. Только псу. По ночам.

Ладислава не ответила. Она завороженно глядела на смычок в руке детектива. Голден-Халла тоже на него глянул, а потом спрятал за спину, как орудие убийства.

– У тебя все нормально, госпожа адептка? – аккуратно поинтересовался рыжий.

Лицо у девушки было странное. Мечтательно-задумчивое, очень серьезное, а взгляд бархатный и какой-то плывущий.

– Это вы играли? – выдохнула Ладислава.

– Да.

Найт судорожно сглотнула.

– Н-недурно! – выдавила она с идиотской улыбкой.

Жмых! Кощунство так принижать то, что ты слышала! Но не говорить же ему, что после его песни и жить не хочется? Или, напротив, хочется как никогда…

– Спасибо, – рыжий сощурился. – У тебя был какой-то вопрос?

– Да, – девушка сглотнула, тряхнула волосами, приходя в себя. – Я хотела спросить… Вы можете как-то прокомментировать снятие неснимаемых проклятий?

Берти показал большой палец: ты решилась, умничка! А потом признался:

– Пока не знаю. Мне нужно больше информации. Ты тепло одета? Сможешь прогуляться?

– Сейчас? – удивилась Найт.

– Да. Сегодня та особенная ночь, когда я собираю ловкокрабсов. Перенести нельзя: они выползают из моря, чтоб принять лунную ванну, лишь трижды в году.

– Даже в такую погоду? Луны же не видно.

– Этим занудам дата важнее. Если согласна – по пути мне все расскажешь.

– Да. Конечно. Пойдемте.

Сыщик еще раз критически оглядел адептку. Шэппар ему понравился, но – мало! Берти снял с вешалки огромную пеструю шаль – внучатую племянницу одеяла – и ловко обмотал Ладиславу на манер кулька с орешками. Заколол спереди булавкой и негромко хмыкнул, оценив получившегося шамана:

– Тебе б еще перо в прическу…