День с этого момента шел мимо. Кто-то приходил в лабораторию, я что-то отвечала, даже отдавала указания, но мысли мои были далеко. Я не хотела знать, какие всё-таки причины переубедили Эгиля, ведь он был против всего несколько дней назад. Казалось, проблемы академии подошли к концу, незачем спешить. Нам оставалось только следить за болотами и лесом вокруг, лечить людей и ждать помощи. Но что-то произошло вчера. Хотя все выжили и с заданием справились, но Эгиль решился.
Если бы я спросила о причинах, не давала ему покоя сомнениями, то, наверное, он бы снова задумался и снова отказался. А может, нет. Выглядел решительно.
Но я не спросила, не смогла. Слов не было. Кивнула.
Внутри теперь закручивались две тянущие спирали: одна — ошеломительного восторга — ведь мне предстоит сделать нечто небывалое. Я приложу руку к таинству создания мага ужасной силы. Закончу то, что начали альвы. Оружие. Но я верила, что Эгиль не ринется сжигать своей силой города.
А другая спираль — черного ужаса — это сама процедура. Если я права… а я к сожалению права, то мне придется своими руками причинять боль человеку, который мне доверился. Долго, методично, не обращая внимания на его крики и стоны. Сколько бы крови ни пролилось, я должна буду держать его в сознании, хотя бы в относительном.
Подготовиться к этому было невозможно.
Вечером я сказала о будущей процедуре Лойи. Не все, но самое необходимое и самое страшное. Он мог отказаться и не ассистировать мне. Единственное, на чем я настояла и отдала бы ему все оставшиеся у меня деньги, это на использовании «Сердца воина». Я не была уверена, что после сделанного у меня будут силы заживлять оставленные мной раны. Либо же мне нужно было срочно ставить готовиться заживляющее… Но Лойи тоже не смог сказать ни слова, только молча кивнул.
В нужный день лаборатория стала закрытым местом для всех, кроме действующих лиц. Я раздала новое зелье, указала как пить, и Академия на долгое часы замерла — оставалось ждать первых результатов.
Лойи бросал на меня жуткие взгляды, помогал раскладывать скальпели и пилы — фактически набор для работы с мертвыми телами, а не с живым человеком. Вокруг все пропахло очистителем. Лойи тошнило. Я бы сама была не прочь такого проявления человеческих чувств, но когда обнаженный Эгиль лег на стол и поморщился от холода поверхности, я была спокойна. Все, что осталось, это цель — мне доверяли, а значит, я должна была оправдать это доверие, и ответственность, которую я готова была взять на себя.
Пытки продолжались уже третий час.
Тело на столе дорожало от боли, кровь выступала и тут же запекалась на раскаленной коже. Огонь вырывался и тут же стихал. А я продолжала украшать, иначе и не скажешь, его тело длинными и глубокими линиями. Никакого обезболивающего или дурмана, но Эгиль был в сознании. Держал свою силу и огонь.
Я шептала, что осталось ещё немного. Обманывала, конечно, и продолжала без жалости вести скальпелем. Я врала ему снова и снова. Это было своего рода ритуал: он понимал, что я лгу, но и надеялся на правду. Пожалей я его, прервись хотя бы на минуту — и мое странное спокойствие развеется, и я ошибусь. Мучения Эгиля закончатся, но окажутся совершенно пустыми. Бесполезными. А это было неправильно.
Ран становилось больше. В какой-то миг мне показалось, что не я веду нож, а он меня. Что-то внутри подгоняло сделать тот или иной надрез. Меня накрыло дикое чувство правильности происходящего, перед глазами стояла голубая дымка, и шрамы на теле Эгиля действительно походили на какой-то затейливый рисунок. В них была своя логика, но настолько чуждая, что я так и не смогла приблизиться к ее разгадке. Только коснуться сознанием края.
Мы шли вместе буквально по краю смерти. Как трясся Эгиль на столе, так же тряслась я будто запертая внутри своего тела, способная только смотреть и ощущать. Можно было прекратить это транс, силы воли у меня бы хватило, но все кричало, что любое вмешательство — и я потеряю Эгиля. Не удержу его. В этот момент он почти умирал — от боли, потери крови и ранений, но пламя даже не касалось меня, уходило, сжималось, тлело в узком кольце радужки, едва видной из-за чудовищно расширившихся зрачков.
Но вот я поднесла в очередной раз нож и вдруг отчетливо поняла, что все.
Я или сделала все, как нужно, или убила его.
Я отошла от стола и замерла. О том, что Эгиль жив напоминала только его дрожащая грудная клетка — полураскрытая, кажется, я видела сердце через щель в рёбрах. Он не должен был выжить, но все ещё был жив. Пока еще держался. Пламя теперь едва заметно плясало на коже, не поднимаясь и не вспыхивая.
Мы справились. Кажется, мы действительно справились. Эгиль взял пламя под контроль, а я не убила его до того времени.
— Давай, — хрипло сказала я Лойи. Из моих рук вывалился скальпель на пол, рядом со столиком для инструментов. Не смогла положить его в кювету, руки не поднимались. Металл ножей и распорок был в крови, так же как мои руки, фартук и пол возле стола.