Академия Князева

Разговор этот происходил в связи с тем, что на доске приказов появилось объявление: такого-то числа в красном уголке состоится открытое партийное собрание, посвященное итогам работы за первый квартал и приему в партию Мурашова С. П.

Мурашова в экспедиции знали многие, потому что работал он в разных отрядах. Человек он был обычный, звезд с неба не хватал, и относились к нему соответственно: рядовой товарищ. Уволься он завтра – никто о нем и не вспомнил бы. Но в последнее время у камеральщиков появилась к нему скрытая настороженность: возникло подозрение, что он – «стукач» Арсентьева. Подозрение это укреплялось тем, что Николай Васильевич к нему благоволил и даже ставил в пример как старательного, дисциплинированного работника.

Накануне собрания Сонюшкин затеял в камералке дискуссию о моральном облике, ловко перешел на личность Мурашова и, поглядывая в сторону склонившегося над микроскопом Князева, поведал факты, о которых шла речь выше. Афонин, как всегда, промолчал, Фишман и Матусевич возмутились, Высотин съехидничал, а Князев сказал, не оборачиваясь:

– Вот возьми и выступи завтра.

Сонюшкин ответил, что на собраниях сроду не выступал и не может злоупотреблять терпением общества.

– А ты пой, – посоветовал Князев.

Сонюшкин ответил, что поет только после третьей рюмки и только в хоре.

– И чтобы дирижер был?

– Атц-ц… атц-ц… Да.

…По первому вопросу повестки дня докладывал Арсентьев. Говорил он неторопливо, веско, цифры приводил по памяти. Доклад был построен традиционно: итоги работы, анализ недостатков, задачи на будущее. Коллектив сработал неплохо, план в физическом и денежном выражении перевыполнен по всем показателям, плановый отдел обещает квартальную премию (одобрительный шумок в зале). Тем не менее, нельзя успокаиваться на достигнутом. Мы еще во многом отстаем от передовых хозяйств, не умеем научно организовывать свой труд, работаем неритмично, дедовскими методами, что в эпоху научно-технической революции совершенно недопустимо…

Ровный, уверенный голос, четкая дикция. Приличествующая положению и обстановке скромность: все успехи – заслуги коллектива, все недочеты – упущения руководителей подразделений и, в первую голову, начальника экспедиции. Давайте помогать друг другу, учиться друг у друга. Коллегиальность руководства, опирающаяся на инициативу трудящихся, – вот залог новых свершений.

Этим тезисом Арсентьев закончил доклад. Взглянув на часы, извинился за просроченные против регламента четыре минуты и, спустившись с трибуны, занял свое место в третьем ряду.

Князев по обыкновению сидел сзади, у печки. Доклад он слушал внимательно, особенно в той части, где Арсентьев говорил о камеральных группах. По сути все было правильно, но интонации, акценты… В одном месте краски чуть-чуть сгущены, в другом – чуть-чуть разбавлены, а общая картина – будто через розовый свотофильтр. Тоже уметь надо…

Начались прения по докладу. Видно было, что собрание подготовлено четко. Председательствующий Хандорин, заместитель секретаря парторганизации, нацеливал взгляд на кого-нибудь из сидящих в первых рядах, и человек тут же тянул руку. Выступил Нургис от геологической службы, завбур, главный механик, выступили «гости» – представители разведочных партий. Все так или иначе повторяли докладчика или присоединялись к нему. Кто-то заикнулся было о трудностях с жильем, но Хандорин едва дал договорить и предупредил присутствующих, чтобы не отклонялись от темы обсуждения.

Князев слушал, трогал пальцами нижнюю губу. Две недели назад, в конце марта, перед тем, как составлять квартальные акты-процентовки, Арсентьев вызвал к себе начальников поисковых партий и попросил каждого накинуть десять процентов камеральных работ Именно попросил. И притом добавил в пояснение, что если поисковики не выручат, квартальный план наверняка сорвется, «накроется» премия (он ввернул именно это демократическое словцо), да и в управлении его, Арсентьева, не погладят за это по головке. Вид у него был нездоровый – отечное лицо, мешки под глазами на полщеки, покрасневшие веки. Болеет человек за производство… Посовещались меж собой, как купцы перед рискованной сделкой, и решили помочь, раз уж так сложилось. Спросили только: чем во втором квартале покроем эти десять процентов? «Транспортировкой, организацией, да мало ли чем! – повеселел Арсентьев. – Без зарплаты не останетесь».

А позже Князев услышал рассказ одного бурмастера из Курейки. Буровая его дней десять была на аварии, ликвидировали прихват, и вдруг срочно, срочно – переезжать! Снаряд остался в скважине, вышку, не демонтируя, вместе с санями зацепил трактор – и на берег Курейки. Бурить гидрогеологическую скважину в пятидесяти метрах от реки, добывать недостающие погонные метры.

Сейчас этот мужичок-буровичок здесь, в зале, сидит себе и помалкивает. И другие помалкивают, хотя каждый наверняка что-то мог бы сказать…