Академия Князева

Павловский и Гаев поужинали в чайной и теперь прогуливались по берегу Енисея, наблюдали с высокого обрыва бескрайнюю равнинную тайгу левобережья белую поверхность реки в торосах и застругах, вечерние краски неба. Гаев, истый горожанин, озирая дали, только головой покачивал да языком причмокивал то ли восторгался пейзажем, то ли по-хорошему завидовал провинциалам. Разговаривать не хотелось, и они в молчании шли неторопливо берегом, пока путь им не преградил овраг. Свернули к дороге, к мостику. Навстречу две мохнатые лайки тянули нарточки с березовым долготьем. Тесня друг друга боками, собаки семенили на подъеме, припадали к дороге, упряжь перепоясывала их. Они тянули не грудью, а бедрами, постромки проходили меж задних ног. Никудышный достался им хозяин.

Павловский неодобрительно взглянул на идущего следом за нарточками мужичка и сказал Гаеву, кивнув на собак:

– Так их, бедняг, и калечат. Лень нормальную упряжь сшить…

Гаев ничего не ответил, но вид измученных животных, реплика Павловского нарушили благостную умиротворенность от этой тихой вечерней прогулки. Когда миновали мостик, он спросил, возвращаясь к неоконченному разговору:

– Значит, ты полагаешь, что Арсентьев эту кражу санкционировал?

– Наверняка. Пташнюк – его правая рука, это давно известно.

– Думаешь, Пташнюк признается? Арсентьева продаст? Вряд ли…

– Роль Арсентьева тут и так очевидна, а Пташнюк – только исполнитель.

Назавтра комиссия продолжила работу. Снова все собрались в кабинете Арсентьева, а Хандорин занял свой охранный пост в приемной. Ждали Пташнюка, который должен был подойти с минуты на минуту. Ждали по-разному. Для Павловского и Гаева предстоящий разговор был лишь одним из многих расследований, которые они проводили, будучи членами парткомиссии, и к которым всегда старались подходить деловито и корректно. Нургис, как уже было сказано, жаждал крови. Пташнюка с его грубоватыми замашками он терпеть не мог, его бесило, что тот, выскочка, хозяйчик с неполным средним образованием, держится с ним, Нургисом, на равных, а в присутствии Арсентьева даже позволяет себе насмешки. Филимонов был уязвлен тем, что на его глазах рушились – в который раз! – доброе имя и авторитет руководителя. Пташнюку сейчас предстояло нести ответ за всех тех, кто эти высокие понятия не сберег. И, хотя Павловский предупредил, что работа комиссии не есть заседание местного комитета, посвященное какому-нибудь разбирательству, и что эмоции надо держать при себе, так как обвиняемый впоследствии обратит против комиссии любой ее промах, Филимонов готовился произнести гневное обличение и нетерпеливо ждал, когда ему представится такая возможность. Артюха был, как всегда, невозмутим, но испытывал сейчас то, что газетчики называют «чувством глубокого удовлетворения». Его убежденность в неизбежном восторжествовании справедливости еще раз подтвердилась, и радостно было сознавать, что он этой справедливости помог.

Итак, ждали Пташнюка, и он не заставил себя долго ждать. Бас его пророкотал в приемной, громыхнуло что-то, брякнуло, стукнуло, распахнулись обе двери – Пташнюк «нарисовался». Бесшумный, ловкий Хандорин тут же эти двери плотно прикрыл, и у всех мелькнуло сравнение, что Дмитрий Дмитрич как бы в ловушке.

Дмитрий Дмитрич, приговаривая «здравствуйте, здравствуйте», пожал руки членам комиссии (он все-таки пронюхал в доме заезжих фамилии), затем и остальным присутствующим, и никто этому не противился, потому что он еще оставался полноправным членом общества и коллектива, его еще не разоблачили… И он сам, не чуя над собой беды или не желая показать этого, прочно уселся в ряду своих сотрудников рядом с Артюхой и сообщил всем:

– В больнице сейчас был, с главным врачом разговаривал. Обещает то… подремонтировать нашего Арсентьича…

– Это хорошо, – сказал за всех Павловский. Он играл здесь первую скрипку. – Будем надеяться, что Николай Васильевич поправится… Кстати, Дмитрий Дмитрич, что, по-вашему, послужило причиной болезни, поводом? Знаете, до инфаркта ведь можно довести…

Пташнюк притаил улыбку:

– Ото я всегда считал, что Николай Васильич – большой человек. Не успел заболеть – уже комиссию прислали, расследовать причины болезни. Как то… глава правительства. – Он ждал одобрительных улыбок, но лица у всех, особенно у его сотрудников, были подчеркнуто серьезными. – Ото и вы стали причиной, приезд ваш…

– Откуда такая осведомленность? Вы ведь, кажется, были на участке и приехали позже нас?

– Люди так говорят.

– То, что говорят люди, мы уже слышали, нас интересует ваше мнение.

Это Гаев врубился в разговор, и резкость его тона насторожила Пташнюка:

– Вы от шо, товарищи дорогие. Со мною темнить не надо, спрашивайте сразу главное. Шо знаю – отвечу.

– Хорошо. – Павловский, сидевший к Пташнюку вполоборота, развернулся вместе со стулом к нему лицом. – Что вам известно о конфликте между Арсентьевым и начальником партии Князевым? Не с чужих слов, а лично вам!