Академия Князева

– Аверьян Карпович, вам есть что сказать? Если нет – давайте закончим этот беспредметный разговор.

Артюха помедлил самую малость и положил папку на столик, прямо перед Павловским. И раскрыл ее. Там лежал листок бумаги, покрытый крупными каракулями, и целлофановый конвертик, а в нем – несколько обгоревших клочков плотной бумаги, судя по всему, – фотографий.

– Откуда у вас это?! – резко спросил Павловский.

– Все оттуда же. Из печки.

…Отправив две недели назад свою находку в управление, Артюха на этом не успокоился. Он вызвал к себе уборщицу, которая топила у Арсентьева и Пташнюка. Надо заметить, что технички и сторожихи боялись Артюхи пуще всякого другого начальства, и причиной тому были не только обитая железом дверь, решетки на окнах и сейфы, но и то, что уборку у себя в помещении Артюха разрешал только в своем присутствии. Поэтому, когда Артюха спросил уборщицу, как часто она выгребает золу и куда ссыпает, та сильно оробела, будто ее уличали невесть в чем, и пролепетала, что золу выгребает раз в три дня и ссыпает на помойку у дома. «Когда последний раз выгребала?» – «Вчерась».

«Вчерась» – это и был тот день, когда Артюха нашел обгоревший клочок. Оставалось надеяться, что в поддувале еще сохранилась зола, нагоревшая в тот день, когда злоумышленник сжигал аэрофотоснимки, а вместе с него – и новые улики.

Доверительно и одновременно строго Артюха наказал сегодня же, в рабочее время, пока хозяев нет дома, выгрести всю золу из обеих печей и поглядеть внимательно… Давая такое задание уборщице, Артюха рисковал, конечно, но не настолько, чтобы страх перед возможными последствиями заглушил в нем голос долга.

Уборщица вернулась через час. Вид у нее был такой, будто она все это время делала подкоп под здание госбанка. «Ну?» – спросил Артюха. «Вот», – ответила уборщица и достала из кармана бумажный сверток. В обрывок газеты были завернуты обгоревшие клочки аэрофотоснимков.

«Где это было?» – холодея от нахлынувшего ощущения удачи, спросил Артюха. – «У Дмитрия Дмитрича». – «А у Николая Васильевича?» – «Там ничего».

Аверьян Карпович продиктовал уборщице докладную на свое имя и отпустил ее с миром, многозначительно посоветовав не болтать языком. Когда уборщица ушла, он тут же справился у секретарши, где Пташнюк, и получил ответ, что Дмитрий Дмитрич позавчера вечером улетел на месяц в Курейскую партию.

…– Значит, он, – сказал Павловский. – Ай-ай, кто бы мог подумать… Хранил снимки у себя дома, а перед тем как уехать в командировку, сжег, чтобы в его отсутствие кто-нибудь их случайно не обнаружил… Вот вам и разгадка всех загадок.

– Нет, не всех! – Гаев сделал протестующий жест. – Эта разгадка – начало новых загадок. – Он повернулся к Нургису. – Какие отношения были у Князева с Пташнюком?

– М-м… Нормальные, надо полагать…

– Видите ли, – вмешался Филимонов, – Пташнюк камеральщиков почти не касался и в конторе бывал не часто… Во всяком случае, никаких стычек меж ними не было, это я точно знаю… Но Аверьян Карпович… Ну и скрытный же человек! Поражаюсь, до чего скрытный. Такими фактами владел – и ни гу-гу!

Сейчас, когда прошла первая оторопь и улеглась первая досада на себя за то, что искали похитителя не с того конца, у всех появилась еще большая досада на Артюху: знал же, кто сжег снимки, но молчал. Почему молчал? Филимонов, натура наиболее непосредственная, это недоумение за всех и высказал. Остальные глядели на Артюху выжидательно, тому ничего не оставалось, как объяснить свою скрытность. Он сказал:

– Я ждал, как отреагирует руководство на мой первый сигнал.

– И долго бы ждал? – усмехнулся Гаев.

– Недели две еще.

– А потом?

– Ну, там было бы видно, – уклончиво ответил Артюха.

– Ох и скрытный…- с восхищением повторил Филимонов. – Да, тебе можно секреты доверять…

Павловский сказал:

– Товарищи, седьмой час. Кроме разных мелочей, нам еще предстоит побеседовать с товарищем Князевым и… с Пташнюком. Но это – завтра, на свежую голову.

Он встал, и остальные поднялись, а Нургис – позже всех. На лице его было разочарование, он жаждал крови немедленно.

Павловский нажал кнопку звонка и сказал вошедшему Хандорину:

– Позвоните, пожалуйста, в больницу…

– Только что звонил. Сказали, что первая опасность миновала, но состояние тяжелое.

– Да-а… – Павловский помолчал. – Это не семечки… Будем надеяться на лучшее. Все свободны, товарищи.