Транспорт в этой примыкающей к центру части города в час пик работал с предельной нагрузкой, но Заблоцкий был истинным горожанином и умел занять удобную позицию в короткой давке у задних дверей трамвая. В передние двери он не садился никогда и презирал мужчин, которые пользовались этой привилегией слабых и немощных.
Было начало февраля, четверг, утро. Погода стояла непонятная: то ли к солнцу собиралось повернуть, то ли к мокрому снегу. Ветер крутил, ударял порывами с разных сторон, рикошетя от стен домов, прорывался сквозь проходные дворы, переулки, словом, вел себя зловредно и непоследовательно, как подвыпивший забияка.
В трамвае Заблоцкого притиснули к плечу толстой старухи, которая сидела, держала на коленях большую хозяйственную сумку и была еще недовольна тем, что ее толкают и задевают. Он подумал: надо как-то назвать трамвайную давку, присвоить ей термин. Сейчас некоторые сугубо специальные технические термины распространяют на человека. Акселерация, например, из механики. Стресс – из горного дела: давление в толще горных пород. А здесь, в трамвае, давят и ругаются. Стресс физический и психологический. Трамстресс…
Впереди какая-то дамочка затеяла возню: начала пробираться к передней двери, поняла, что не пробьется, и повернула обратно, задняя дверь была ближе. Мужчины раздвигают толпу плечом, женщины – спиной. Так и эта дамочка, некрупная, но округлая, работая то локтями, то спиной, слегка сгибаясь в пояснице, приговаривая: «Разрешите… извините… давайте поменяемся местами…», пятилась, пятилась и оказалась совсем близко от Заблоцкого. Норковый воротник, норковая шапка, смуглая разгоряченная щека, маленькое аккуратное ушко с рубиновой слезкой, кончики загнутых ресниц. Благополучная дамочка. Сейчас и мне предложит меняться. Нет уж, обходи меня сзади, мне здесь так удобно, пригрелся у бабусиного плеча…
– Молодой человек, разрешите! Давайте поменяемся… Алька?!
Черно-вишневые глаза раскрылись в радостном изумлении.
– Жанна? Ну, тебя не узнать…
– Зато я тебя сразу узнала. Ой, Алька, ты совсем не изменился. Где ты, что ты, как? Ты на работу? Кого из ребят видишь? Ой, мне же сейчас выходить! Ну пропустите же меня! Алька, куда тебе позвонить? Да говори так, я запомню. Ой-ой, подержите дверь!
Трамвай уже трогался, она соскочила по-женски, спиной против хода, едва не упала… Ну, Жанна!
На четвертом курсе они проводили время в одной компании. Жанна встречалась с Коляшей, его дружком, пятикурсником из транспортного института. Заблоцкий в это время как раз познакомился с Мариной, у них и тогда уже случались трения, и Жанна даже брала на себя роль посредника и мирила их, чтоб не ломать компании.
Потом Коляша уехал по распределению, и все распалось, вокруг оказались новые люди, а Жанна исчезла с горизонта. Она, помнится, имела какое-то отношение к музыке, а он на концерты ходил редко. Надо же – встретились через столько лет. Пообщаемся как-нибудь, вспомним золотое времечко. Авось позвонит когда-нибудь.
Позвонила Жанна в тот же день, после обеда, чего Заблоцкий никак не мог предположить. Долго его разыгрывала, предлагая угадать, кто с ним говорит. Он решил, что это кто-нибудь из Розиных девиц, потеряв терпение, сказал: «Знаете, я не гадалка», – и хотел уже бросить трубку. Тут Жанна и назвала себя.
На Заблоцкого уже поглядывали, и он сказал:
– Кончай эти розыгрыши. Телефон-то служебный.
– Не сердись, больше не буду. Я не знала, что у вас с этим строго.
– Строго не строго, но все-таки…
Заблоцкий умолк, ожидая, что скажет Жанна.
Трепаться по телефону он не любил, тем более в присутствии посторонних. Жанна тоже молчала, потом сказала:
– Это я так… Проверяю, правильно ли запомнила твой номер.
– Откуда ты звонишь?
– С работы.
– Дома есть телефон?
– Нету. А у тебя?
– Ни дома, ни телефона, – усмехнулся в трубку Заблоцкий.
– Как это? – Пауза. Жанна, кажется, что-то поняла. – Неужели? Кто бы мог подумать?.. И ты тоже?
– Ладно, это не телефонный разговор. Дай-ка мне свой номер.
– Пожалуйста. Запиши. – Она назвала номер телефона. – Звони во второй половине дня, лучше между тремя и четырьмя. До которого часу ты работаешь?
– Вообще-то до половины шестого, но я всегда допоздна сижу.
– Наукой занимаешься? Ты у нас всегда умненький был.
«Откуда она знает про науку? Я же ей не говорил, где работаю. И почему: «И ты тоже?». Кто еще?»
– Извини, но мы тут мешаем людям…
– Все, все, Алик. До свидания. Звони!
Частые гудки.
Коньков уже вторую неделю находился в командировке, а Заблоцкому вдруг приспичило нанести результаты замеров, сколько сделано, на диаграммы и поглядеть, что получается. С Генриеттой Викентьевной, маленькой, сухонькой, с мелкими чертами лица и седыми букольками, он был знаком шапочно, а после соглашения с Коньковым она при встречах смущалась и торопливо семенила вдоль стены, повторяя все ее выступы и ниши. Однако ждать возвращения Конькова Заблоцкий не стал, решил нарушить конспирацию и выйти прямо на Генриетту Викентьевну.
Комната петрографов находилась на третьем этаже, и здесь, как в большинстве комнат филиала, царил свой особенный запах и свои законы.