Академия Князева

– Но для того, чтобы грамотно задокументировать керн и сделать сколки на шлифы, вовсе не нужно быть петрографом.

– Видите ли, Алексей Павлович… Лучше, когда материал в одних руках. До конца.

Ах ты гусь лапчатый, подумал Заблоцкий. Не хочешь делиться еще с кем-то?.. Да, не зря тебя называют бандитом с большой дороги… Ну, а если бы я согласился? Если бы принял твое предложение? Вот бы поглядеть, как ты себя дальше поведешь, как будешь прибирать к рукам этот материал…

У него мелькнуло азартное искушение: сделать вид, что попался на удочку Харитона Трофимовича, а там со временем овладеть инициативой и вывести на чистую воду самого рыбака… Но вот сумел бы он выстоять против такого противника? Сколько времени, здоровья, нервов ушло бы на эту борьбу?

Что ж, все к одному. Как хорошо, что решение уехать пришло к нему раньше.

Харитон Трофимович уже не улыбался, испытующе глядел на него, сомкнув рот в узкую щель, – крепкий, уверенный в себе пятидесятилетний мужчина, кандидат наук, завотделом, автор доброй сотни печатных работ, весьма конкурентоспособный, расчетливый, безжалостный и беззастенчивый в своей борьбе… Нет, жидковат он, Заблоцкий, для такого поединка, тут нужна рука потяжелей.

– Знаете, – сказал он, отведя глаза, – я уже настроился и вообще… Не по мне это. Поеду на Север.

– Ну, поезжайте, – сказал Харитон Трофимович с внезапной отчужденностью во взгляде и голосе.

Кажется, все решено окончательно и с решением этим свыкся, проникся его правильностью и неизбежностью, а написал: «Прошу уволить…» – и пролегла незримая полоса меж тобой, увольняющимся, и остальными, остающимися. И ты еще работаешь, как работал, подгоняешь «хвосты», чтобы уйти чистым, на тебя еще даже и приказа нет, и по закону ты еще можешь забрать свое заявление назад – но сотрудники для тебя уже словно пассажиры поезда, которому следовать дальше, до пункта назначения, а ты сходишь на маленькой станции…

Зоя Ивановна не удивилась и сожаления не выразила – поморгала по обыкновению и спросила, успеет ли он сделать контрольные отпечатки последних негативов. Заблоцкого такое ее безразличие задело, но он тоже не подал виду и понес заявление Кравцову. Секретарши на месте не было, он заглянул в кабинет – там тоже никого не было. Он вошел, не притворив за собой двери, положил заявление на стол поверх каких-то бумаг и вышел. А минут через двадцать секретарша пригласила его к Виктору Максимовичу.

Кравцов разговаривал с кем-то по телефону, дружелюбно кивнул на кресло перед письменным столом. Заблоцкий по слухам знал свойство этого кресла: мягкое, низкое, с пологой спинкой, оно диктовало посетителю позу приниженную и беззащитную – либо откидывайся назад в полулежачее положение, либо мостись на краешке и сгибайся вперед. А руководитель по другую сторону письменного стола на обычном полумягком стуле возвышается над тобой и иронично на тебя поглядывает сверху вниз. Конечно, придумано это было шутки ради. Те, кто часто бывал в кабинете, садились на один из стульев у стены или оставались стоять. Решил постоять и Заблоцкий.

– Значит, увольняетесь и все производственные секреты с собой уносите? – спросил Виктор Максимович. – Нет, так дело не пойдет. Уволю я вас не через четыре дня, как вы просите, а через две недели, как положено, а вы тем временем подготовите себе замену.

Назавтра у Заблоцкого появился помощник – вялый толстогубый лаборант Миша. Инструктаж он слушал с полуоткрытым ртом – такая у него была привычка, а может, из-за полипов, – и Заблоцкому все хотелось прикрикнуть: «Да закрой ты варежку!». Выяснилось, что Миша умеет снимать дешевеньким фотоаппаратом и проявлять в бачке узкую пленку, а вот печатать, то есть, в зависимости от качества негатива, подбирать номер бумаги, варьировать с яркостью света, с концентрацией проявителя – об этом он имел очень приблизительное представление. Но все это полбеды. Когда Миша своими нечуткими руками прикоснулся к «гармошке» и тут же сорвал резьбу объектива, а на следующий день разбил матовое стекло и заклинил салазки манипулятора, Заблоцкий его прогнал. Прогнал, покурил, чтобы успокоиться, и пошел к Кравцову.

– Виктор Максимович, вы меня извините, но этого олуха учить бесполезно. У него руки не из того места растут.

– Плохих учеников нет, есть плохие учителя, – назидательно заметил Виктор Максимович, но настаивать на продолжении Мишиного обучения не стал, а в конце рабочего дня сам пришел к Заблоцкому. С ним был Юра Лазарев, ученый секретарь.

– Алексей Павлович, вот мы с Юрием Николаевичем немного разбираемся в фотографии, так что вы нам покажите, пожалуйста, вашу аппаратуру в работе и популярно объясните, что к чему.

Заблоцкий показал, объяснил. Продемонстрировал микросъемку в проходящем свете, в отраженном – на рудном микроскопе с фотонасадкой, макросъемку, съемку штуфов с подсветкой.