Академия под ударом (СИ)

Почему-то Элизе казалось, что человек, которого помещают в зеркало, непременно должен мучиться. Но Оссе не издал ни звука — просто закрыл глаза, и Лаваль стал водить над ним длинной палочкой из белого дерева, бормоча заклинание. Элиза не разобрала ни слова, но у нее стало ломить виски.

Теперь они с Обероном стояли перед небольшим зеркалом в изящной оправе — несколько минут назад его повесили на стене в малой лаборатории — и Элиза пристально вглядывалась в свое отражение. Иногда гладкая поверхность покрывалась волнами, и среди них проглядывал осенний лес и Обер Оссе, который сидел под деревом. Он был мертвенно бледен, но жив. Нога тоже не доставляла ему неудобств. Выражение его лица было спокойным и умиротворенным.

Не самый худший выход — особенно, если учесть, что Оберон изначально не собирался с ним церемониться. Он вообще не был особенно вежлив с теми, кто приходил его убивать: Элиза прекрасно это знала.

Охотнику иначе не выжить.

— Нет, — ответил Оберон, провел над зеркалом ладонью, и осенний лес рассеялся. Теперь Оссе будет сидеть за стеклянной гладью до скончания времен, конечно, если кому-нибудь не придет в голову блажь разбить зеркало. Тогда Оссе погибнет. — Слушай, я действительно изменюсь под твоим влиянием. Гнюк был прав.

Элиза удивленно посмотрела на него, а потом поняла. Он оставил бы Оссе в той яме с крысами, если бы Элиза не настояла — и Оберон признал ее правоту, и отступил от той пропасти, на краю которой балансировал.

Элиза так радовалась за него, что едва не начинала танцевать.

— Хорошо, если так, — сказала она. — Я видела, что ты хотел его убить. И тогда, в яме, и потом.

Оберон кивнул и подался к выходу. Время было поздним, любопытствующие студенты и преподаватели уже успели разойтись по своим комнатам. Все разговоры о том, кого это притащили в замок, и зачем милорд Лаваль работал с зеркалами, продолжатся завтра.

Верный Пайпер важно шел рядом с таким видом, словно это именно он поймал и пленил Оссе. Элиза вспомнила, как он схватил полевку, а потом отпустил, и не сдержала улыбки.

— Охота на порождения тьмы — это всегда простые и действенные решения, — сухо ответил Оберон. Они спустились по лестнице, вышли в просторный коридор преподавательского этажа, и Элиза впервые подумала, что это похоже на возвращение домой. Как быстро это место сумело стать ее домом! Или это потому, что Оберон был рядом? — К тому же, он не стал бы нас жалеть. Он пришел сюда не за этим.

— Я знаю, — сказала она и взяла Оберона за руку. Тот устало улыбнулся, сжал ее пальцы. — И я рада, что все кончилось… ну вот так, как кончилось.

В спальне горел тихий свет лампы; пропустив Элизу вперед, Оберон остался в гостиной, давая ей возможность переодеться, и, развязывая ленты на платье, она слышала, как он устало ходит вдоль стены. Зашуршала книга, которую машинально взяли с полки и затем положили обратно, потом снова послышались шаги, и звякнул хрусталь — Оберон наливал себе вина, хотел успокоиться после вечера приключений.

Затем раздался грохот и негромкий вскрик Оберона — Элиза поняла, что он выронил графин, потому что…

Ее грудь и голову пронзила боль — такая, что выбила пол у нее из-под ног, оборвала дыхание, выкинула в обморок. Падая в серую пелену, Элиза еще успела подумать: неужели Оберон отошел дальше…

И все померкло.

Очнувшись, она поняла, что лежит головой на коленях Оберона — он массировал точку на ее переносице и выглядел таким бледным и потрясенным, словно только что заглянул в Ад. Элиза потянулась к нему и всхлипнула — движение вызвало тошноту и слабость.

— Что… произошло? — только и сумела прошептать она. Оберон провел ладонью по лбу, стирая пот, и ответил:

— Наша цепь лопнула, Элиза. Нас накрыло отдачей.

Он сделал паузу и произнес:

— Мы свободны.

Сначала Элиза не поняла, о чем он говорит, и просто повторила: цепь, цепь лопнула. Потом она опомнилась, рванулась было в сторону — свободна, наконец-то свободна! — и снова обмякла без сил.

Все было как в их первую ночь, когда они могли только лежать на кровати в Элизиной спальне и говорить. Все было, как тогда. Только теперь Элиза освободилась. Связь, что соединяла их с Обероном, разорвалась.

Они оба были свободны друг от друга. От понимания этого Элизу начало знобить. «Свободны, свободны», — повторяла она и не знала, радуется этому или же нет.

— Цепь лопнула… — прошептала она. Господи, почему в душе так пусто, она же должна быть счастлива! Оберон улыбнулся — Элиза давно заметила, что он всегда улыбается, когда ему не по себе, а на сердце темно.

— Да. Варево Анри подействовало быстрее, чем мы все предполагали. Ты сможешь идти, куда захочешь, — спокойно сказал он, но Элиза чувствовала, как именно ему дается это наносное спокойствие. В нем сейчас все рвалось, все рушилось. Все, что он успел построить в себе, разлеталось во все стороны, словно соринки в урагане, и Оберон не знал, что теперь с этим делать.

Это было невыносимо.

— И ты не будешь меня удерживать? — спросила Элиза, стараясь заглянуть ему в глаза. Оберон усмехнулся. Погладил ее по руке.