Академия Полуночи (СИ)

Мощь севера крепла с рождением каждого чуждого ребенка. Закрытость, на которую правители империи и царства поначалу не обратили внимания, стала пугать. Она стала предвестником грядущего отделения, допустить которого не могли ни светлые, ни темные. Еще бы! Никто не желал терять богатые камнями и рудами горы.

Осознав угрозу, правители двух государств заключили тайный договор на крови: снизить градус ненависти к соседу и воспитать терпимость к чуждой силе. Изменить все то, что они сами же за несколько поколений взрастили в сердцах подданных. И все ради будущего мира, ради сохранения богатейших земель.

— Со временем мы планируем ввести обмен чуждыми детьми. Почти такой же, какой практикуют здесь, — Лангария плавно взмахнула рукой. — Отдавая светлых турмалинов, взамен мы будем получать темных. Паритет силы сохранится. Он же станет гарантом стабильности и мира.

Лангария говорила спокойно, уверенно — так, как, не сомневаюсь, произносила эти речи тысячи раз. Не мне — членам Совета Ночи. Каждое слово взвешенно, в каждом слышится воля сильнейших. Вот только в моем сердце они не нашли отклика.

— Все ради территорий? — усомнилась я. — Или страх проиграть соседу и лишиться гор оказался сильнее? На землях Лунной империи существует три северных дома, на территориях Солнечного царства — два. Если бы север решил отделиться, темные потеряли бы больше, чем светлые. Дело в этом, не так ли?

— И в этом тоже, — не стала увиливать Лангария. — А еще в сотнях нефритов, чьи нити судьбы обрываются на границе. Империя устала нести потери. Царство, уверяю, тоже. Эту войну пора прекращать. И хватит, Илэйн! — повысила она голос, едва я открыла рот. — Ради блага большинства нам всем приходится чем-то жертвовать! Прекрати упиваться собственной обидой и взгляни на события со стороны! Да, твой путь был непрост. Но ты прошла его и в конце обрела многое: избранника, два клана, принявших тебя, возможность прожить дни в мире… Далеко не всех детей Полуночная Матерь одаривает столь щедро.

Я не нашла в себе сил возразить. Крепко сжала кулаки и несколько секунд смотрела на них невидящим взглядом. Потом тихо спросила:

— Вы когда-нибудь любили меня? Видели во мне дочь? Или для вас я так навсегда и осталась лишь ингредиентом в котле готовящегося зелья?

Лангария вздохнула.

— Любовь, Илэйн, не всегда похожа на сказку. Иногда она до пугающего жестока. Не думай, что я не понимала, сколь сурово обращалась с тобой. Или что мое сердце не болело, когда я видела, как отчаянно ты борешься с Ригге, как цепляешься за перила и кричишь в нежелании сдаваться. Но раз приняв решение, я не могла повернуть назад. С момента твоего проявления речь шла не только о мире между империей и царством, но и о твоем выживании. Любая моя ошибка стоила бы тебе жизни. Жесткость с тобой, требовательность с Мойрой, решительность в отношении Эварика — каждый шаг ранил мою душу, как осколки — босые ноги. Но остановиться было нельзя.

— Стоило оно того: идти по стеклу в надежде, что когда-нибудь путь станет легче?

— Не знаю. Но надеюсь с годами это выяснить.

— А Мойра… она презирает меня по-настоящему или следует вашему плану?

Лангария сдержанно улыбнулась, запустила руку в карман платья и вынула оттуда письмо.

— Она знала, что ты спросишь.

Пальцы подрагивали, когда я приняла скрепленный сургучной печатью лист. Осторожно, боясь сломать, очертила выступающий край, провела подушечками по оттиску печати и посмотрела на матушку.

— У тебя есть причины на обиду. Но не позволяй ей застилать разум слишком долго — все же ты истинная дочь рода Мак-Мора, а мы всегда отличались способностью мыслить рационально.

Вместе с последним звуком матушка встала и покинула гостиную. Я грустно улыбнулась. Даже сейчас, будучи гостьей, Лангария держалась величественно, словно само ее появление оказывало честь этому дому. Но, возможно, по-другому она уже не может. Все мы носим маски. И за восемнадцать лет Лангария срослась со своей.

Оставшись одна, я снова посмотрела на письмо. Поднесла к лицу, вдохнула едва уловимый запах жасмина — аромат Мойры. Потом, решившись, разломила печать.

В письме было всего пять предложений:

Некоторым, чтобы спасти, приходится убить. Другим — ненавидеть. Но когда речь заходит о близких, цена перестает иметь значение. Береги себя, Лэйни. И не позволяй кошмарам врываться в твои сны: отныне бояться больше нечего.

Прижав к груди письмо, я закрыла глаза.

В памяти всплыли картины нашего детства: как Мойра всегда меня опекала, как приходила ночью, спасая от кошмаров, как защищала перед Ригге и матушкой. Пусть недолго, пусть со временем мы отдалились друг от друга… Но теперь я знаю: сестра не предавала меня. Напротив, ради меня она предала империю, сохранив мой секрет в тайне.

— Спасибо, Мойри, — прошептала я в пустоту. — И прости, что из-за меня тебе тоже пришлось повзрослеть слишком рано.