Академия Ринвуд. Ученица темного мага

Амалия тихо усмехнулась. Значит, вот так? Запереть себя в Дозорной Башне и изучать древние манускрипты, пытаясь отыскать несуществующий способ справиться с Темным Даром? Или позволить дриаде вытащить из себя саму человеческую природу, чтобы заменить ее вечным покоем Звенящего Леса? А может быть, просто сделать вид, что все закончилось, и выйти замуж за красивого и учтивого сына герцога? Родить детей и молиться Всеотцу, чтобы ни у одного из них в ауре не расцвели черные всполохи… Хорошие и правильные решения – выбирай любое. Но Амалия слишком долго пыталась быть правильной. Только зачем? Все равно у нее ничего бы не вышло.

– Где сейчас мой Мастер? – спросила она. – Скажите, ректор. Я должна его увидеть.

Взгляд Торвальдсена вдруг изменился. Стал другим. Не сердитым, не испуганным, даже не любопытным – просто внимательным и испытующим, словно он пытался увидеть то, что скрывалось даже от Истинного Зрения. Или ректору почему-то просто не хотелось отвечать?

– Мастер Коннери у себя в комнате, – медленно проговорил он. – Ты уверена, что готова к…

– Я уже давно готова. – Амалия даже не стала дослушивать предостережение. – Прошу меня простить, ректор.

Странно, но подъем почти на самый верх Дозорной Башни дался ей даже легче, чем путь к Белой Лестнице. Хотя, скорее, дело было лишь в решимости. Амалия настырно вбивала каблуки башмаков в каждую ступеньку, шаг за шагом приближаясь к цели. Только перед самой дверью в покои Мастера Коннери она на мгновение замерла, впитывая могильную тишину всеми чувствами. Нет, ничего. Там, внутри, лишь его тело. Мертвее драугра, хоть сердце еще бьется. Что может сделать юная девушка, если даже всемогущий Элвин Торвальдсен оказался бессилен?

Мастер Коннери лежал на своей кровати. Амалия едва смогла его узнать. Огромные ладони, покоившиеся на одеяле, еще могли принадлежать тому, кого она помнила, – но худые немощные руки с обвисшей кожей были чужими. Знакомые шрамы, знакомые седые волосы и густая жесткая щетина – но щеки впалые. Не ее Мастер – лишь тень, жалкое подобие. В нем осталось едва ли полторы сотни фунтов – так он высох и съежился. Разве за этим Амалия пришла сюда?

– Мастер Коннери, – тихо прошептала она, присаживаясь на край его ложа. – Как жаль, что вы меня не услышите. Я ведь все узнала, все поняла. Неужели слишком поздно? У вас всегда был ответ на любой мой вопрос – почему же вы молчите сейчас?

Нет ответа. Плохие слова, неправильные. Сожаление, упрек, даже благодарность – это мог бы сказать любой. Но у Амалии были другие слова. Те, которые она больше не собиралась скрывать.

– Я люблю тебя, Грегор Коннери, – твердо и звонко произнесла она, но потом не выдержала и бросилась на неподвижное тело, прижимаясь мокрым от слез лицом к мягкой ткани рубашки. Это же ее Мастер! Только ее, и ничей больше. Исхудавший, немыслимо изменившийся, – да пусть даже мертвый! Все равно. Ее Мастер. Амалия продолжала шептать, приглаживая руками непослушные седые волосы. – Я люблю тебя. Нет, конечно, не с первого взгляда. Тогда ты казался мне просто жутким старикашкой, грубым и жестоким. А потом… потом все вдруг изменилось. Сама не знаю, когда именно. Я изменилась. Нет, не так! Ты изменил меня, сделал своей, и теперь я без тебя не могу. Не могу, слышишь меня? Мы ведь с тобой одинаковые – ты и я. Осколки чего-то целого. Но если не будет тебя, – Амалия всхлипнула, – то и меня тоже не будет.

Нет ответа.

Эпилог

Только слышно, как в когда-то могучей груди Мастера бьется сердце. Спокойно, размеренно, будто бы он просто крепко спит. Но от этого сна не будет пробуждения. И Амалия останется одна. Медленно погрузится туда же – к нему, за ним. В Хаос, в саму Изначальную Тьму, из которой не найти выхода.

– Как я могу жить без тебя? Без твоих вечных придирок, без ворчания, без дурацких уроков? Лучше просто лечь и умереть рядом с тобой. Я всю жизнь была калечной, неполной – а ты подарил мне себя… и меня тоже. И теперь снова отобрал. Так… так нечестно!

Нет ответа. И боль начинает сменяться гневом. Мрак раскрывает свои объятия, манит – еще немного, и можно будет с головой нырнуть туда, где нет боли.

– Ненавижу тебя! – Амалия в бессильной ярости вцепилась в ворот рубашки Мастера. – Ублюдок! Благородный болван! Снова жертвуешь собой во имя какого-то чертова добра, во имя спасения всех подряд. А ты подумал, что станет со мной?! Как я теперь?! Вставай!

Тонкая ткань затрещала.

– Вставай, Грегор Коннери, черт бы тебя побрал! Или ты такой слабак, что не можешь даже пошевелить рукой?! Ты, бесполезный старый кусок…

Нет ответа. Но левое запястье вспыхивает болью, словно его вдруг сжали стальными клещами. Рядом на бледном неживом лице зажигаются два грозных зеленых огонька. И только после этого негромко раздается ставший таким родным и бесконечно нужным хриплый голос:

– Никогда. Больше. Не смей. Говорить. Таких. Слов.