Читаем Академия Родная полностью

   Ребята приехали на курс и пошли на поклон к Бате, нашему художнику Виталику Руденко. Тот похожим почерком переписал титульный лист, потом наклеил туда старую фотографию Студента. С печатью оказалась проблема - сварили яйцо вкрутую, очистили, но теплым яйцом эти чернила переводиться не желали. Точнее на яйцо печать перевелась, а вот обратно на бумагу не захотела. Мы таким методом обычно переводили печати на увольнительных записках, когда бегали в самоволки на младших курсах, но там наверное чернила были другими. Делать нечего, Батя достал кальку и лупу, и сел химическим карандашом копировать печать вручную. Эта суперювелирная работа взяла часа два. Потом Батя положил кальку на новоиспеченный титульный лист, напитал все это своим очередным "дралоскопическим" рецептом - смесью из изопропилового спирта, ацетона и глицерина, а потом прижал утюгом. Через минуту химический карандаш перевёлся на фотографию и новоиспеченный титульный лист. Если особо не приглядываться, то весьма похоже. Правда глицерин оставил на бумаге довольно пакостные разводы. Молодой осмотрел подделку и удовлетворенно хмыкнул: "Палево, но не стопудовое! Короче, пусть думают, что ты, Студент, на зачётке тюльку жрёшь".


   С этими словами он вял немного постного масла и грязи с пола, да хорошенько затёр уголки новенькой обложки. Получилась нормальная студенческая зачетка средней неряшливости. Затем аккуратно разрезали сшиву на настоящей зачетке Молодого и переставили листы с подписями преподавателей в этот новодел. Затем Студент отправился с этой зачеткой по комнатам выиискивать тех, кто не спит. У нас каждый знал, что Валерка до Академии три года отучился в Сангиге, и поэтому когда тот показывал эту зачетку, никто не удивлялся. Удивление начиналось, когда читали фамилию Сивохин, вместо Рябуха. Тест на аутентичность сочли благополучно пройденным. Время далеко за полночь, до экзамена осталось менее пяти часов. Теперь можно и поспать. Так поздно возвращаться домой смысла уже не было, и поэтому Студент и Молодой разбрелись по комнатам. Закон в этом плане у нас был прост - где койка свободна, та и твоя. А свободных больше половины.


   Утром, бросив дежурное, "если меня будет искать начальство или спрашивать преподаватель, то я заболел и пошел в поликлинику" Студент вместо занятий поехал на когда-то родную Пискаревку. Там у студенческой общаги Сангига его уже поджидал Молодой. Для снижения риска засветки, точнее "застука" ненадёжными сокурсниками, а особенно сокурсницами, решили, что безопаснее пойти в числе последних. Это в Академии списки составляли, а тут же живая очередь, как на приём к стоматологу - сиди и дрожи при слове "следующий". Поэтому ребята вначале отправились в хоромы к Студенту, где тот неспешно переоделся в гражданку, потом сходили в столовку покушать, и лишь потом заявились на экзамен.


   Вообще-то Студент чуть сразу на том экзамене не провалился. Ну во-первых он по привычке решил подойти к доцентихе строевым шагом. От такого грохота тётка подпрыгнула и быстро-быстро заморгала глазами. Она внимательно уставилась в Валеркино лицо. Нет, не то что бы она там чего-то заподозрила, просто понять не могла - это что, молодой человек издевается, или заучился до сдвига по фазе? Во-вторых, вместо вежливого "здравствуйте" из его глотки вылетело привычно-казённое:

   - Товарищ Доцент! Студент третьего курса рядовой... м-м-м... рядовой гражданин Сивохин на сдачу экзамена по Микробиологии прибыл. Р-р-разрешите взять билет!?


   Доцентиха опять испуганно заморгала, потом нацепила очки и уставилась в поддельную зачетку, медленно листая страницу за страницей:

   - Да вы не волнуйтесь, Сивохин. Я конечно, вижу, что ваша общая академическая успеваемость оставляет желать лучшего, но я обещаю вам абсолютно непредвзятое отношение. Возьмите себя в руки, потом возьмите билет и спокойненько идите готовиться. Но главное - не переживайте так! Мы же тут не звери, мы понимаем ваше состояние.


   Валера тоже понял, что дал маху, выключил свои военные рефлексы, тут же вспомнив либерализм своей прошлой студенческой жизни. Он спокойно взял билет и пошел готовиться. Досталась ему кишечная палочка и возбудитель тулерямии. "Микробы" действительно Студент подзабыл. Всякие там посевы на среды и на пестрый ряд, всякие там антигены и покраски... Вместо этого всплыли титры и индексы, штатные укомплектования спецотрядов ликвидации очага и разведмероприятия в тылу, расчет комплектов ООИ-3 и РО-1 при сочетаном боевом применнии тулерямии с газом Би-Зет по плотноснаселенной местности, а также организационно-штатная структура формирований, обеспечивающих карантин на уровне областного центра. Но время неумолимо ползло вперед, и вот подходит его очередь отвечать. Валера вздохнул, взял беспорядочо исписанный листок и подошел к доцентскому столу.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное