Академия темных. Игра на выживание

Аплодисменты повторились, к нам начали подходить здороваться, кланяться, говорили комплименты, раздевали меня глазами. Хотя куда уж больше, если уже почти все открыто. После десятого «благодарного мужчины» я начала нервничать. Где папа? Почему его здесь нет? Я искренне захотела чтобы он увел маму. Ибо обращались все к ней, а смотрели на меня. Исчезнет причина — исчезнет проблема.

А может, самой уйти? Как же, мои попытки отойти в сторону будут восприняты как побег, тогда меня уже никто не спасет, и буду я ходить вслед за мамочкой.

Однако, все оказалось не так плохо. Мама сама отправила меня, сказав, чтобы я нашла Витора, потанцевала, выпила, в общем, чтобы хорошо провела время.

За всем этим про Витора я совсем забыла, но искать его точно не собираюсь. Перекусить не помешает, на счет выпить сомневаюсь. К подобным подвигам не тянет. В свои 23 года пить я так и не научилась.

До столов я пробиралась исключительно вдоль стеночки. Матушка позаботилась о через чур высоких каблуках. То что подол платья при ходьбе опутывает мои ноги ее не взволновал, я лишь услышала «дорогая, будь осторожней». Вот я и шла, осторожно, вдоль стеночки. Осталось обойти последнюю вазу с цветами, и желаемая цель «стол с бутербродами» — достигнута. Но! Как всегда, появляется «но». И возникает непреодолимое желание засунуть это «но» поглубже тому, кто стал этим «но»… Но я ведь леди.

— Помочь? — Этот безразличный голос я из тысячи даже во сне узнаю, чтобы не дай Тьма проснуться. Вот, я уже начала выражаться здешним языком.

— Витор, будь любезен, — вежливо начала я, — засунь свою напускную вежливость себе куда… А куда сам пожелаешь, туда и засунь.

И не обратив больше на него ни единого взора, таки преодолела препятствие в виде вазы, до стола осталась всего пара шагов…

— Ирэне, не дерзи будущему мужу. — Тихим голосом с нотками злости поучил меня «жених». Лицо же его выражало радушие.

— Что‑то не вижу я здесь ни мужа, ни жениха, ни даже любовника. — Я подошла к столу, со спокойствием удава принялась накладывать на тарелку маленькие бутербродики. Ощутив рядом гневно сопящее тело, закончила свою пламенную речь невинной просьбой:

— Ты коли знаешь хоть одного из них, адресом поделись, а? Уж больно одиноко душеньке девичьей.

Честно, не знаю, что на меня нашло, но так мне понравилось ему дерзить да хамить, ни пером описать, ни словом рассказать, как!

Закончив сооружать пирамидку из бутербродиков, оглядела зал в поисках чего‑нибудь мягкого. Заприметила каменную лавочку с ворохом подушек, и прямиком к ней отправилась.

По пути ловила на себе заинтересованные взгляды, после чего эти взгляды падали куда‑то мне за спину и сменялись безразличными. Меня это ничуть не расстраивало, даже наоборот, радовало.

Добравшись до скамейки, садиться я не спешила. Аккуратно водрузив тарелку на подлокотник, благо довольно широкий, я начала сгребать все подушки в одну кучу, догадываясь, кого все видели за моей спиной. Подушки упорно не хотели помещаться на одном небольшом пяточке, но мы, русские, народ находчивый. Те подушечки, которые не желали умещаться с остальными, были отправлены на пол, под лавочку. Да, по — детски, зато четко дает понять, что желающему умоститься рядом — здесь не рады.

Моя «тень», глядя на мои действия, не проронил ни слова. Я лишь ощущала пристальный недобрый взгляд, но мне это дискомфорта не доставило. Наоборот, внутренне порадовалась, что его так легко вывести из эмоционального равновесия.

Закончив с раскладкой подушек, села, по — прежнему не реагируя на лже — жениха. Подушек многовато, однако. Я то и дело соскальзывала то в одну, то в другую сторону. Пусть думают, что это задумка у меня такая.

Витор не двигаясь молча на меня смотрел изучающим взглядом. Задержавшись на ногах, обозрение коих не создавало препятствий. На миг показался странный интерес в его глазах… Вот уж кто‑кто, а ты мои ноги уже видел!

— Мистер Лассен, — окликнула я его. Он незаметно для других вздрогнул от неожиданности, поднимая взгляд. — Не кажется ли Вам, мистер Лассен, что Вы излишне пристальное внимание уделяете моим ногам?

Я ожидала гнева, ярости, исказившегося от злости лица, чего угодно, только не этого.

С завидным спокойствием Витор провел рукой над свободным рядом местом, камень мигнул красноватым светом, он сел и приторно — ласковым голосом молвил:

— Дорогая, я твой жених. И я именно тот единственный мужчина, который сколь угодно долго может смотреть и на твои ноги, и на твою грудь, и на все остальные, не менее привлекательные части тела.

У меня начался внутренний мондраж. Нет, сейчас, в зале, где полно народа, он мне ничего не сделает. Но сам факт того, что его слова на самом деле не лишены смысла, вселяет ужас.

Стоп! Стоп. Раз ты начала эту игру, Василиса — играй до конца.

— Смею напомнить Вам, — голос предательски дрогнул, сглотнув подступивший к горлу ком, продолжила, — наша помолвка не что иное, как фикция, и Вы не…

— Кольцо. — Жестко оборвали меня.

— Что? — Какое кольцо?