Академия тишины

Лицо Габриэля вдруг становится… нет, не озлобленным, не обвиняющем или презрительным. На мгновение, только на одно мгновение я вижу его таким… беспомощным. Потерянным, словно он прислушивается к какой-то глубокой и очень затаённой боли. Но это ощущение, как наваждение, тут же проходит.

— Да. Нет. Не всё. Не знаю!

— Ты никуда одна не пойдёшь.

В этот момент прямо из стены выпрастываются четыре длинных полупрозрачных вязких щупальца. Обхватывают нас двоих, сдавливают, точно гигантский спрут. Лицо Анны проступает из-за стены напротив, словно её волосы живут своей отдельной жизнью, и я поражаюсь тому, насколько может быть силен этот бесплотный призрак. Желеобразная холодная масса окутывает меня, будто дохлое подводное чудище пробует на вкус своим полусгнившим языком. И, не оценив угощение, брезгливо выплёвывает на берег: внезапно я оказываюсь свободной, лежащей на полу каменной комнаты.

А Габриэль — нет. Исполинские пряди продолжают удерживать его, плотно прижимая к стене.

— Иди, — свистит Анна. — Иди и ос-свободи нас всех от с-себя и таких, как ты. От вас-с-с одни нес-счас-стья! Брос-сь её! Она вс-ся фальшивая нас-сквозь! Я их видела, в лес-су!

Стараясь отстраниться от всего, от Анны и её слов, от Габриэля, молча и зло барахтающегося в склизком призрачном коконе, я встаю, отряхиваю брюки и осторожно, шаг за шагом, спускаюсь по каменной лестнице, не оглядываясь.

***

Сэр Джордас неподвижно стоит у стены каменного дома, смотрит в небо, задрав голову. Голые по-весеннему деревья, сухая прошлогодняя листва, редкие чёрные птицы замерли, как и он, одновременно настороженные и бесконечно уставшие. Всё кругом замерло.

— Ты долго.

— Приходила в себя от услышанного.

— Шокирована? Напугана?

— Не знаю. Скорее, да, чем нет.

— Не пытаешься бежать?

— Куда мне бежать? Каким образом?

— Правильно. Покинуть Академию одна ты не сможешь. Никто не сможет, пока эта потерявшая разум стерва не уедет… Я мог бы помочь тебе. Тогда, много лет назад, я предлагал Корнелии помощь, но она вечно отказывалась. От всего отказывалась!

— Почему вы вообще с ней разговариваете? Почему не пошлёте её к демонам, почему ничего не делаете, почему..?! — даже мне собственное возмущение кажется глупым, недалёким и детским сотрясанием воздуха. — Разве вы слабее? Вы!

— Не всё так просто. Мы… мы очень давно знакомы, Джейма. Разумеется, многое я не одобряю. Ненавижу, отвергаю, противодействую, сама выбери нужное. Сейчас. Но тогда, раньше… У меня была сложная ситуация. Я рос без семьи, в одном из королевских приютов, там было не так уж плохо, но мой дар открылся рано, слишком рано. У большинства это радостное событие проходит гладко, но я не мог его контролировать. Мой дар проходил сквозь меня и выплёскивался в мир. Так бывает, редко, но бывает. Я оказался опасен для окружающих в эти моменты — сильное пламя, обжигающее, сжигающее, разрушающее… Не подчиняющееся мне, как будто я был только его проводником, а не хозяином. Стоило испугаться, разозлиться, встревожиться — и я мог не успеть отбежать, сдержаться. Из приюта меня выгнали после одного трагического эпизода. Не то что бы выгнали, отдали под стражу, но в темницу не сажают десятилетних самовоспламеняющихся детей. Знаешь, что делают с такими, каким был я, Джейма?

Я покачала головой. Времени было мало, но прервать сэра Джордаса я почему-то не решалась.

— Их попросту навсегда запирают в одном из бесчисленных приютов для безумных духом имени Святого Тимеона, — с отвращением произнес профессор. — Эту редкую особенность ещё не умеют ни исцелять, ни перенаправлять, да чаще всего и не хотят, особенно если дело касается безродных сирот. Запирают и — оставляют. Среди равнодушных служителей со стальными руками и бездушными глазами, среди безумцев, не узнающих собственного отражения в зеркале. В мягкой трясине пустоты, изолированной от всего окружающего мира, я прожил почти год, зверея и сходя с ума. Пока однажды молодая женщина, почти девушка, леди Адриана Сейкен, мой добрый ангел, — последнюю фразу он выдал с непередаваемым сарказмом, — не забрала меня из этого кошмара. Не забрала — и не вылечила. Полностью.

Не думай, Джейма, что все эти годы я был полностью слеп и глух и не знал, что она делает. Эти эксперименты на живых существах… Впрочем, у неё всегда были весьма благородные цели. Например, помочь таким, как я. Цели — но не средства. Так, помогая одному, она лишала жизни двоих других. И не могла, не хотела остановиться. Ей было интересно. Она верила только в результат.

— А вы во что верили?