Академия тишины

На Джейси папа смотрит отчего-то гораздо более доброжелательно, чем ранее на Габриэля. Почему нельзя наоборот-то?

— Хочу тебя… вас познакомить, — говорю торопливо, потому что, как и братец, отчего-то робею. — Пап, это Джеймс. Очень, очень близкий и дорогой мне человек, и…

— Во всяком случае, лучше, чем предыдущий!

Отец разглядывает меня с непонятным мне выражением на лице, а я независимо поднимаю подбородок.

— Папа! Габриэль не предыдущий, он до сих пор нынешний, и я надеюсь, таковым и останется. А Джеймс… это немного другое.

— Джейма, ты меня пугаешь. Надеюсь, ты не собираешься крутить романы с двумя парнями одновременно?

— Она это может, — тихо говорит Джеймс, и я тыкаю его локтем в бок так, что он тут же жалобно и возмущённо ойкает.

— Он мой брат.

Отец с ног до головы осматривает съежившегося братца, полную свою противоположность: худого, тонкого и светлого. Смотрит опять на меня.

— Дочь, это даже не смешно. Кроме тебя, у меня нет детей.

— Он не твой сын, папа! Он выглядит, ну, молодо, но вообще-то он старше меня на три с половиной года. А мозгами младше на четыре, минимум… Он её сын. Сын Корнелии. Она думала, что его нет в живых на тот момент, когда вы с ней познакомились, — торопливо добавляю я, чтобы отец не решил, будто Джейси — ещё один брошенный матерью ребёнок.

Взгляд отца снова перемещается в сторону братца.

— Здрасте, — говорит Джеймс. — Ну, как бы, да. Ну и… вот.

Во все детали посвящать отца мы не стали, ограничились краткой версией событий. Мне было жаль бередить затянувшиеся раны, потому что очевидно, что странная жизнь и судьба моей матери была верному Джону Ласки всё ещё далеко не безразлична. И ещё более жаль, что на одном известии о Джеймсе доверительные семейные разговоры сегодня не закончатся.

— Это еще не всё, — вот теперь мне страшно, страшно по-настоящему. — Есть ещё кое-что, что я хотела бы сказать вам, вам обоим. Я думаю… мы с Габриэлем думаем, вы имеете право это знать.

Я хочу рассказать им о Корнелии.

***

Габриэль дожидается меня у двери мясной лавки, отец медленно выходит с непроницаемым лицом, а Джеймса, кажется, шатает из стороны в сторону, как полотенце на сушильной верёвке в ветреный день. Отец в третий, кажется, раз, меряет заезжего гостя тяжелым взглядом с ног до головы, не говоря ни слова, так, что будь на месте Габриэля кто-то другой, гость мог бы и струхнуть.

— Ну и что вы мне можете сказать, молодой человек?

— Могу выразить Вам своё глубокое уважение… и сочувствие, — Габ пожимает плечами. — Да, и по поводу Джеймы, по её же собственным словам, перспектива законного брака до того момента, как она определится с родом занятий, вызывает у неё чувство клаустрофобии.

Отец приподнимает бровь, открывает рот, закрывает рот, потом вздыхает и говорит:

— Вся в мать.

— Если вам будет нужно… — начинает было Габриэль, но отец его обрывает:

— Единственное, что мне от тебя нужно, чтобы вот эта вздорная особа всегда была где-то в поле твоего зрения.

— Совершенно с вами согласен, — они пожимают друг другу руки, а я, умилившись такой мужской солидарности, прикрываю глаза и мысленно считаю до тринадцати. Потому что у меня осталось ещё одно непростое, но нужное дело.

Зайти к родителям Ларса, выразить им своё сочувствие, может быть, разделить с ними их боль, хотя бы чуть-чуть. Впрочем, эта боль неразделима и неисчерпаема по определению. Как и они, я никогда не пойму, что толкнуло его на тот геройский и глупый поступок, может быть, вина из-за того, что он не смог спасти меня?

Я не знаю и никогда не узнаю. Рассказавший мне о судьбе Ларса Габ ничего не мог сказать по этому поводу. Всё, что могу я — это помнить о своём самом лучшем друге, долгое время — единственном друге, немного помогать его родителям, так, чтобы их не обидеть, тем, кто воспитывал его и любил, и верить, что где-то там, за пределом, Ларс знает о том, как я люблю его. Не так, как он бы хотел, но тут уже ничего не поделаешь. Но всё-таки люблю. И никогда не забуду.

/несколько месяцев спустя/

Габриэль стоит у окна. Я зашла в комнату тихо-тихо, чтобы еще несколько мгновений полюбоваться его силуэтом на фоне незашторенного окна, ночного неба и почти круглой жёлтой с медным оттенком луны.

Ладно, не только для того, чтобы полюбоваться, конечно. Мне хотелось отсрочить неминуемую экзекуцию.

— Придумываешь очередную гениальную отмазку? — невозмутимо произносит он.

— У тебя слух, как у лисы. И интуиция, как у прорицателя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Говори, я весь во внимании. Вообще-то стоит тебя даже похвалить — несколько месяцев без побегов и секретов дорогого стоит. Я уже даже испугался, что вместо тебя рядом со мной живёт какая-то другая нормальная обычная женщина. Но нет, всё в порядке.

— Слушай, меня всего один день не было! И я тебе записку написала!

— Всего? — он-таки разворачивается ко мне. — Тебя не было целый долгий бесконечный день, двенадцать часов с половиной тебя не было, и, кстати, говорить ты вроде бы не разучилась! Ты должна была меня разбудить!