Академия высокого искусства. Магиня

— Проклятье… — простонал Даст, из последних сил сжимая кулаки: странная магия действовала слишком быстро, буквально на глазах опутывала по рукам и ногам, лишала воли, заставляла слабеть, туманила разум, путала мысли, стирала память. Рядом с ним уже безвольно опустились на доски остальные рабы, бессмысленно улыбаясь и невидяще тараща глаза в пустоту. Они сдавались без боя, охотно покорялись, моментально утрачивая волю и способность к сопротивлению. Они вялыми куклами сползали со скамей, выпускали весла и оседали на грязные доски. А потом безвольными тряпками распластывались по палубе и замирали в необъяснимом блаженстве. Как самые настоящие безумцы.

Один лишь Хит все еще сидел, буквально качаясь на грани забытья. Но было видно, что еще немного, и никакая сила не удержит его стремительно истончающееся сознание. Да Вэйр оставался недвижимым, словно ползущий между рядами, слабый и почти незаметный дымок, струящийся с мостика, никоим образом его не коснулся. Только он еще держал голову прямо, а взгляд его скользил поверх мерно вздымающихся волн. Он просто сидел — прямой, несгибаемый и совершенно недвижимый. Причем южанину вдруг показалось… хотя, конечно, это мог быть просто обман зрения, потому что оно уже начало ощутимо двоиться… но все же ему отчего-то показалось, что навеянный магом дым не просто не касался странного мальчишки, а пугливо огибал его неподвижную фигуру. Как будто пылающая в пацане ярость могла его испепелить, сжечь, уничтожить. Словно она защищала его от незаметно подкравшейся слабости и хранила от сладостного безумия, в котором больше не было никаких желаний.

Неожиданно воздух над судном распорол истошный девичий визг.

Даст вздрогнул и с огромным трудом повернул голову, чтобы посмотреть в сторону кают. И только спустя долгую секунду, когда тот же самый крик повторился — долгий, отчаянный, полный боли и безнадежности — сообразил, что, кажется, последняя добыча Зега была гораздо более разнообразной, чем ему показалось вначале.

Еще через миг ему даже удалось припомнить длинный тугой «сверток», который этот мерзавец с сальной ухмылкой волок на плече. Затем запоздало сопоставить эти два факта и понять, что за «подарок» был спрятан там до поры до времени.

Наконец, увязать все это с неестественным безразличием, накатившим на всех без исключения пленников, и с ужасом сообразить, что никто из них… ни сейчас, ни через час, ни через день… даже не встанет, чтобы помочь несчастной девчонке! Не подумает о бедняжке, попавшей в лапы похотливым мерзавцам! Не пожалеет, когда ее будет рвать за косы сперва сам Угорь, а потом, когда насытится и вдоволь насладится ее агонией, и остальная команда, которой ее отдадут на растерзание, как сладкую, совершенно беспомощную игрушку. После чего, замученную и полумертвую, равнодушно выбросят за борт.

Отчаянный девичий крик повторился в третий раз, распоров душный воздух, как ножом, и заставив одурманенного Хига слабо вздрогнуть. В ответ раздался дружный гогот дуреюших от вожделения мужчин. Потом донесся звук рвущейся ткани, приглушенный визг, звуки отчаянной борьбы, во время которой резко ослабевший Даст безнадежно искал в себе силы подняться. Наконец, дверь в каюту Угря распахнулась, и оттуда с плачем выбежала совсем еще молодая девчонка — худенькая, хрупкая, тонкая, как травинка, с разметавшимися по лицу золотистыми локонами и огромными голубыми Глазами, в которых горел дикий ужас. Платье на ней было разорвано и болталось жалкими обрывками, одно плечо оголилось, на втором из-под легкой ткани проступал свежий кровоподтек в виде чьей-то грубой пятерни. На ее ногах не было обуви, босые стопы скользили по мокрой палубе. Чуть припухшие губы дрожали, а на ресницах набухали крупные слезы.

Следом, растягивая губы в довольной усмешке, неторопливо вышел Угорь — голый по пояс и безоружный. Проследив взглядом за кинувшейся в сторону девушкой, он довольно хмыкнул, проигнорировал улюлюканье выглянувших из трюма пиратов, поправил немного растрепавшиеся во время недавней борьбы волосы и лениво двинулся следом, напоминая сейчас сытого кота, спокойно играющегося с перепуганной мышкой, которой просто некуда бежать.

Девушка, снова вскрикнув, отчаянно заметалась по палубе в поисках спасения, но повсюду натыкалась на ухмыляющиеся рожии сальные взгляды пиратов. Она кинулась влево, вправо, избегая жадно протянутых рук. Судорожным движением прижала разорванный лиф к груди, пытаясь удержать то, что от него осталось. Лихорадочно заозиралась, с надеждой посмотрела на прикованных людей, которые могли бы ее защитить, но увидела, что им сейчас все равно, что с ней сделают, и едва не расплакалась, не найдя ни в одном из взглядов ни понимания, ни сочувствия. Словно на статуи смотрела — пустые, холодные и равнодушные. Наконец, она решила, что лучше кинуться за борт, чем стать игрушкой в руках пиратов, и с тихим всхлипом бросилась в сторону кормы. Как раз туда, где неподвижной колодой лежал могучий южанин, с бессильной злостью следящий за приближением Угря.