Акелдама - кровавое поле битвы. Книга 3. Часть 1 (СИ)

— Ненавижу! — яростная вспышка в глазах, и его щеку обожгла пощечина.

Он довольно улыбнулся — нет, она не была холодной, она пылала. Он рывком привлек ее к себе, заглянул в беснующиеся глаза и потянулся к губам. Но поцеловать не успел — боль ворвалась, казалось, в каждую клеточку его тела, и он едва сдержал стон.

Хранительница исчезла прямо из его объятий, пылая негодованием — он ни капли не изменился: все такой же наглый, самовлюбленный и жестокий, неимоверно жестокий и гордящийся этим. Он всегда добивался своего, никогда не проигрывал, никогда не платил за свои ошибки, никогда не задумывался, что чувствуют его жертвы. И она намеревалась это изменить — хоть раз в жизни он должен был понять, прочувствовать на себе, что испытывают на себе те, кого он холодно и методично ломал. Сегодня она намеревалась окунуть его в тот ад, куда он по собственной прихоти отправлял других. Решимость сталью сверкнула в ее глазах…

— Снимай рубашку, — ее ледяные слова упали в тишину.

Эребус удивленно посмотрел на нее.

— Моя месть, — насмешливое. — Или ты уже все забыл? Впрочем, иного я и не ожидала, — она хотела повернуться и уйти, но ее остановил его негромкий голос, в котором не было и тени насмешки или иронии.

— Я все помню, — он одним слитным движением стянул рубашку и бросил ее на пол, а потом медленно повернулся, демонстрируя свое идеальное тело.

— И это должно меня впечатлить? — она вздернула бровь.

— Напомнить о твоем обещании, — в его приглушенный голос просочилось что-то странное… предвкушение?

— Обещании? — Ангелика украдкой перевела дух — ей нестерпимо хотелось коснуться его кожи, провести пальцами по плечам, скользнуть ладонями вниз… От мысли, что она собиралась сделать с ним, ей становилось плохо, но она только стиснула зубы — ему был необходим этот урок.

— Поцелуй утром, — произнес он. — Видишь, я цел, — он развел руки в стороны, заставляя играть все мышцы его сильного тела, и снова покрутился на месте, при этом его глаза были абсолютно непроницаемы, вот только эта видимая сдержанность давалась ему только ценой невероятных усилий.

— Хорошо, — сдержанно кивнула она.

— Тогда я в полном твоем распоряжении, — мужчина улыбнулся ей. — Чего ты хочешь?

— Увидишь, — Ангелика резко шагнула к нему, коснулась, ожидая, что он отшатнется, но Эребус удивил ее, оставаясь совершенно неподвижным.

Она тихонько хмыкнула и телепотрировалась вместе с ним в ту камеру, где он совсем недавно держал Исао.

Мужчина все понял без слов и подошел к цепям.

— Ты сделаешь это сама? — тихий вопрос.

— Нет, — она отвернулась: ей уже было больно, но она только сжала зубы.

— Так что меня ждет?

— Увидишь, — она тряхнула головой и исчезла, чтобы спустя миг вернуться уже с палачом, глаза которого были странно расширены и безжизненны.

Хранительница указала палачу на Эребуса, и он молча подошел, защелкнул на запястьях мужчины цепи, а затем резко вздернул в воздух, превращая его тело в одну напряженную линию.

Хранитель не проронил ни звука — он понял, что она задумала: палач, под ее ментальным контролем, просто повторит то, что совсем недавно Эребус сам приказал сделать с Исао.

Палач замер, ожидая знака, а мужчина отчетливо чувствовал взгляд Ангелики, скользящий по его телу, и этот взгляд был странным.

— Я хочу, чтобы ты хоть раз ощутил ту боль, что причиняешь другим, — ее голос прозвучал в тишине темницы холодно и емко.

Удивление затопило Эребуса: неужели она думала, что он никогда не проигрывал, никогда не попадал в плен, что его никогда не пытались сломать. Он замер и закрыл глаза, решив, что пусть она и дальше так думает, пусть считает его жестоким и беспринципным, но никогда не узнает, что именно сделало его таким. Никогда не узнает, что он ни разу не переступил черту, за которой побывал сам, черту, за которой царит полное безумие. Он до сих пор не знал, как сумел тогда выжить и сбежать, и сколько времени потратил на восстановление. Вот только с тех пор он не доверял никому и хотел отомстить тому, кто вверг его в безумие. Именно желание отомстить Богу и толкало его на поиски возможностей разрушения его творений, его миров.

Резкая боль обожгла его спину, но он даже и не вздрогнул — сейчас для него главным было не дать себе утонуть в страшных воспоминаниях, не соскользнуть в безумие…

Слезы текли по лицу хранительницы, и она невольно вздрагивала каждый раз, как палач наносил удар. С тихим стоном она закрыла глаза, не в силах смотреть, как кровь покрывает его тело. Она чувствовала его боль и была готова остановить пытку, едва первый стон сорвется с его губ. Она уже поняла, что он не станет кричать, никогда не станет, поэтому и ждала хоть тихого стона. Но мужчина упорно молчал, ничем не выдавая той боли, что терзала его. Она закрыла лицо руками, и сдавленный всхлип вырвался у нее из груди.

— Ангелика, — голос Эребуса звучал на удивление ровно, хоть и был тих, — уйди. Тебе не нужно смотреть. Ты ведь хотела просто отомстить, причинить мне боль. Для этого смотреть не обязательно. Вернешься утром.

— Но ведь ты смотрел, — его голос дрогнул, — наблюдал за пытками.