Ах, война, что ты сделала...

Один солдат выскочил на дорогу и стал размахивать руками в надежде, что сверху разберутся в ошибке, прекратят стрельбу и перенесут огонь на других. Но вновь вспыхнули светлячки разрывов, и солдата будто смыло. По радиостанции я связался с управлением бригады, они — с афганцами. Шли долгие и страшные минуты. В последний раз пролетев над нами, самолеты сделали разворот над виноградником, где засели духи, покачали крыльями самолетов, будто приветствуя их, и улетели. Вряд ли это была ошибка…

Танковый взвод начал обстреливать виноградник из пушек. Через некоторое время из «зеленки» вышла большая группа людей и стала уходить в горы. Виталий сам сел за прицел пушки. Один, второй выстрелы. Снаряды попали точно в убегающую толпу.

— Так их! Молодцы! — радостно приветствовали мы танкистов.

Наконец прилетели вертолеты и забрали раненых. А мы продолжили свой путь. С Виталием Мангердовым я был знаком уже давно, но только в той операции узнал, что он тоже из Хакасии, из поселка Фыркал Ширинского района.

На ГЭС нас пригласили к командиру подразделения, которое охраняло электростанцию. Сидели на улице под открытым небом. Гудела вода, вращая турбины, ярко горели электролампочки, освещая террасу, на которой находились мы.

Свою задачу мы выполнили и завтра возвращались в бригаду. Афганский полковник, пригласивший нас в гости, ловко нарезал дыни, арбузы. Говорили о жизни, о планах на будущее. Очередь дошла до Виталия, и он стал рассказывать о Хакасии.

Из беседы с афганскими офицерами узнали многое, что ранее нам было неизвестно. Например, что в афганской армии положение офицера определяется только его воинским званием, без учета занимаемой должности. Если у нас каждый офицер для служебной карьеры и перспективы роста стремился к выдвижению на подразделение или службу с большим объемом, чем предыдущие, то в афганской армии полковники заведовали продовольственными, вещевыми и другими складами, что в нашей армии соответствовало должности прапорщика, уходя таким образом от работы с личным составом, командованием подразделениями, службами.

— Поэтому у них такой бардак в Вооруженных Силах, молодые и неопытные офицеры командуют боевыми подразделениями, а полковники сидят на складах, и их не волнует ничего, кроме своего благополучия. Они при любом режиме выживут, — рассуждали офицеры, возвратившись на ночлег в свои БТРы.

Дорога в бригаду была не менее трудной и опасной, чем на ГЭС: встречи и перестрелки с душманами, подрывы на минах, но мы шли уже без афганцев, поэтому нам было легче.

Через некоторое время после этого выхода я узнал, что Виталий Мангердов в бою получил тяжелое ранение и был эвакуирован в Ташкентский военный госпиталь. Вскоре и я попал туда же. В разговоре с медсестрой отделения узнал, что ее муж, тоже бывший афганец, служил танкистом в Кандагаре.

— А как фамилия мужа? — поинтересовался я.

— Мангердов Виталий, может, слышали? — ответила она мне.

— Светочка, это же мой очень хороший и близкий земляк!

Через несколько часов Виталий пришел в госпиталь. Грустной получилась та наша встреча. Не таким я помнил боевого командира-танкиста. Сейчас передо мной стоял он, но что-то надломленное, отрешенное чувствовалось в нем. Он рассказал, что по ранению попал в госпиталь, там познакомился со Светой, поженились. По ранению его уволили из Вооруженных Сил. Остался в Ташкенте. И начались хождения по мукам: паспорт не выдают, потому что нет прописки, не прописывают, потому что жилплощадь семьи жены очень мала. На работу не берут, потому что нет паспорта, потому что афганец, потому что инвалид, потому что русский, точнее — немец, а не узбек, потому что… Много таких «потому что» обрушилось тогда на него. И всем было абсолютно безразлично, что он бывший офицер, интернационалист, герой. В те времена в наших южных республиках в почете были уже совсем другие моральные ценности, о сути которых ни Виталий, ни многие другие, ему подобные, пока даже и не догадывались. Ну а самое главное то, что инвалид, почти полностью потерявший зрение, также оказался никому не нужен, кроме любящей жены. Я знал его другим: разговорчивым, жизнерадостным, храбрым, знающим себе цену. Но сейчас его не узнавал, «укатали сивку крутые горки», а точнее, длинные коридоры различных инстанций, пренебрежительно-барское отношение начальников, руководителей, к которым приводила его нужда в поисках решения того или иного вопроса. Он устал, разочаровался и надломился. После ранения Виталия представляли к ордену Боевого Красного Знамени, по тем временам самого уважаемого ордена для «афганцев», но здесь, в новой жизненной ситуации, боевые ордена были не в почете. Уже тогда в Узбекистане на воинов-интернационалистов посматривали иногда с нескрываемым недоброжелательством: «Зачем вы убиваете наших братьев-мусульман?»

— Ну, надень орден, пойди в горком партии, военкомат, стукни кулаком по столу, потребуй, может, что и получится. Главное, это найди стол, от хозяина которого зависит решение твоего вопроса, — советовал я Виталию.