Воспользовавшись темнотой, между закатомъ солнца и восходомъ луны, огромная масса тэкинцевъ ринулась на Велико-княжескую позицію и лвый флангъ осадныхъ работъ.
Въ этотъ разъ вылазка непріятеля обошлась ему слишкомъ дорого.
Тэкинцы не успли добжать до траншей, какъ были встрчены дружными залпами нашихъ солдатъ, приготовившихся къ нападенію. Сильнйшій натискъ выдержала мортирная батарея, командиръ которой, Ростовцевъ, несмотря на сабельный ударъ въ голову, геройски отбилъ нападающихъ, положивъ на мст, шашкой и изъ револьвера, пятерыхъ тэкинцевъ. Особенно отличались стойкостью и хладнокровіемъ: Туркестанскій отрядъ, 10-я рота 3-го баталіона Ставропольскаго полка и горсть храбрецовъ въ Ширванскомъ редут, дававшіе по команд залпъ за залпомъ.
Непріятель не выдержалъ и побжалъ къ крпости, преслдуемый убійственнымъ огнемъ и картечью съ Ставропольскаго редута.
Во время общей свалки, саперы, не оставляя лопатъ, съ замчательнымъ мужествомъ продолжали работы, побуждаемые примромъ руководителя своего, капитана Маслова и подчиненныхъ ему офицеровъ.
Потеря наша состояла: изъ 37-ми раненыхъ нижнихъ чиновъ и одного офицера; убитыхъ — 8 нижнихъ чиновъ.
Утромъ, 5-го числа, глазамъ открылась мрачная картина ночного нападенія… Груды непріятельскихъ тлъ и множество оружія усевали пространство отъ траншей до крпостного рва. Труповъ насчитали до 400.
Овальная траншея окончена въ прошлую ночь. Въ этотъ-же день вышли изъ нея перекидной сапой двумя ходами сообщенія; а 6-го января, утромъ, въ глубокой соединительной транше обихъ сапъ, шаговъ на 75 отъ крпостной стны, былъ начатъ минный колодецъ.
ГЛАВА XXI
Томительно-долго текутъ послдніе дни осады.
Отбывъ свой караулъ въ траншеяхъ, офицеры стараются какъ-нибудь убить время, — играютъ въ шахматы, читаютъ старыя газеты; по рукамъ ходятъ даже романы, въ род: "Старость Лекока", "Дло подъ № 113", "Нана" и т. п. Все это перечитывалось по-многу разъ.
Въ Велико-княжеской кал, какъ боле удобной, чмъ траншеи, задумали даже "винтить", но это не клеилось, изъ опасенія попасть на глаза къ вездсущему генералу, который не любить картъ и жестоко разнесетъ, увидя ихъ въ офицерскихъ рукахъ.
Солдаты балагурятъ, вспоминая разные случаи изъ недавнихъ аттакъ непріятеля.
— Рубнулъ это онъ меня по голов, а я его штыкомъ въ морду. Тутъ онъ шашку выпустилъ, да уцпился за штыкъ руками — такъ и кончился, — разсказывалъ казакъ-уралецъ, съ перевязанной головой, не желавшій идти въ лазаретъ и снова вступившій въ строй.
— Народъ, братцы мои, отборный. Ничего не пужается. Идетъ голышемъ, чтобы ловче было. Шашкой-же съ нимъ, поди, и не управишься, — говорилъ другой.
— Богъ дастъ, заберемъ, да поминки по Новаку справимъ!
— Хорошій былъ казакъ!..
Изъ передняго входа въ Велико-княжескую калу показывается высокая фигура офицера. Сюртукъ и брюки его покрыты пылью, съ прилипшими комками глины. На блдномъ, но пріятномъ лиц сквозитъ досада:
— Ну что, капитанъ Масловъ, какъ дла? — раздаются вопросы.
— Ничего, подвигаемся, — туровъ только мало!..
— А мина?
— Сажень на 7 ушли.
— Господи! скоре бы только! — проговорилъ кто-то съ тяжелымъ вздохомъ.
Саперамъ не до скуки. На плечахъ ихъ теперь лежитъ все дло. Труженики забываютъ усталость. Все роютъ и роютъ. Дорылись многіе уже и до могилъ.
День смняется вечеромъ. Смняется и душевное настроеніе.
Солнце давно опустилось за горизонтъ. Темнота густетъ и скоро все погружается въ бездонный мракъ.
— Въ которомъ часу сегодня луна?
— Кажется, въ 10-ть! — Циферблатъ карманныхъ часовъ освщается горящей папиросой. — Еще два часа до восхода ея!..
Напряженіе нервовъ ростетъ…
Сухіе отрывистые выстрлы становятся какими-то вопросительными!.. Такъ, вотъ, и кажется, что это только прелюдія къ общей свалк, которая, вотъ-вотъ, и начнется… Вдругъ выстрлы зачастили и слились въ перекатный грохотъ. — Ну! Нападеніе!!
Нтъ — снова тишина, прерываемая одиночнымъ ружейнымъ трескомъ…
Темень — хоть глазъ выколи. Траншейный караулъ напряженно пронизываетъ ее, стараясь не попасть въ расплохъ. — Нападеніе 28-го декабря еще свжо въ памяти. Кому-то показалось, что впереди траншеи кто-то двигается…
— Глядь! ползетъ!.. — шепчетъ одинъ солдатикъ другому — и стрляетъ; за нимъ другіе, и пошла трескотня.
— Да что, у тебя, — глаза во лбу?… — сердито напускается караульный офицеръ.
— Виноватъ, ваше благородіе, померещилось!